Мне тоже лезут в голову всякие мысли. Вот ведь оно — вечная жизнь, отсутствие старения, пища, которая не кончается. Ну что еще надо? Коллектив малость изменить? Добавить, скажем, сюда Гарика, Оксанку, Расковского. Вычесть тех, кто есть, кроме Шевеловского. И Надин. А может, приезжать сюда дела делать? Время растянуто, никто не мешает. Или африканских детей привозить группами. Откармливать и обратно отправлять. А Барьер боли? Как быть с ним? Нет. Все происходящее слишком ирреально, чтобы можно было использовать рационально.
— Профессор, простите, а почему в Чудном месте изменения отборочные? Волшебство, или как там все это назвать, не на все распространяется? Вот сломанное становится целым, еда пошляется, на свои места предметы становятся. А мы свободны от тих метаморфоз. Положения в пространстве не меняем, контроль над действиями есть. Словно все подчинено разуму. Но чей он? — Мне не хочется отвлекать Шевеловского, но иногда от этих странных вещей становится жутко и хочется найти хоть какое-нибудь объяснение.
Профессор смотрит мне в глаза. Он очень серьезен. Сквозь стекла очков пробивается упорный, немного отрешенный взгляд.
— Знаете, Иван, я сам по нескольку раз в день задаю себе все эти вопросы. Размышляю до головной боли над этими явлениями. И боюсь, что вряд ли смогу понять весь спектр происходящего. Но мне безумно интересно все это, меня захватывает возможность познания неведомого. Я прожил непростую жизнь. На мою долю выпало немало испытаний, но это самое главное. Только тут появилась возможность раскрыться. Зависимость от времени, материальных средств отпала. Тут мы все смотрим на себя словно со стороны. Каждый занимается своим делом…
— Да. Лупя, вон, огурцы жрет, Ванька мечтает все, Бингер кряхтит и задницу чешет, — весело подхватывает нашу беседу Санька. — Все при делах.
— Ты сам задницу чешешь, — обиженно отвечает Бингер, и голова его начинает подергиваться.
Шевеловский чуть прикусывает нижнюю губу и отстраненно произносит:
— Мы все совершали в жизни ошибки. Каждый из нас. Иногда несли зло. Вольно или невольно… Может, все это плата.
В глазах профессора тоска и боль. Как тогда, когда он рассказал мне про аспиранта. Шевеловский случайно обнаружил в работе своего ученика интересную идею, смелую и оригинальную, развил ее и добавил как главу в свою диссертацию. Вроде ничего страшного, так бывает везде. Мы учимся друг у друга, подхватываем мысли. Но аспирант тот уж больно остро отреагировал на все это. Сиганул из окна общежития. С восьмого, что ли, этажа. Профессор, естественно, винит себя…
Ну, если так-то рассуждать, то…
Лупя, вон, раз сто плакался про спаленную хибару. Заснули пьяные: то ли папиросу не потушили, то ли обогреватель. Лупя на четвереньках выполз, а приятель его задохнулся угарным газом.
А Бингер… Он тогда санитаром в поликлинике подрабатывал. Молодой был, неопытный. И ввел что-то не то бедолаге-пациенту. Или с нормой перебрал? Врачебная ошибка. Может, у того организм был слабый. Это так себя Бингер успокаивал. В итоге человек инвалидом стал. Жизнь под откос…
Про Санвку и говорить нечего. Девка, драка, заточка, труп. Не хотел. Случайно. «Тот хрен сам на нож напоролся». Знаем. На криминальные новости два круглосуточных канала выделено.
Я… Не хочу вспоминать. Слабость. Трусость. Безволие… Всякой грязи было…
Может, прав профессор. Платим не спеша. С перерывами на еду и сон.
Надин везет обед. Санька приосанивается, поправляет волосы на висках. То, что он при ее появлении всегда волнуется, почти незаметно. Саша умеет скрывать свои слабости и недостатки, хоть и получается у него это слишком наивно.
Едим сегодня все вместе. Разговор не клеится. Все чувствуют, что профессор в раздумьях. Каждый мысленно хочет помочь ему хоть как-то. Пожелать удачи, что ли? Даже Надин не ушла, как обычно, а стоит чуть в сторонке и смотрит на нас.
После слов Шевеловского о делах забираюсь на последнее кресло, достаю райтер и пытаюсь писать. Ведь создать что-то вроде хроники — это тоже дело. Возможно, даже нужное. И пусть даже это никто не будет читать, я напишу…
Просыпаюсь, оглядываюсь вокруг. Лупя храпит. Остальные тоже спят. Шевеловский один бродит туда-сюда по салону, грызя ручку.
— Сергей Евгеньевич, вы бы отдохнули. На свежую голову всегда лучше соображать. Вон бледный весь.
Профессор рассеянно кивает мне.
— Да, Иван, да, конечно.
Я снова погружаюсь в сон. Обычка длится часов семь. Как раз чтобы выспаться. Мозг здесь очень устает, я замечаю это…
Просыпаюсь снова от кашля Бингера. Шевеловский до сих пор проводит свои расчеты. Скорчился над блокнотом, как скупой рыцарь, спину не разгибает.
Кто-то тычет в шею костлявыми пальцами. Бингер. Сонный. Взлохмаченные волосы редкими копнами глядят во все стороны.
— Вставай, Иван! У нас собрание. Важное. Решать будем.
— Что случилось? Что решать? — Краем глаза кошу на Шевеловского. Точно, не спал. Вид сомнамбулы.
Все стоят вокруг профессора. Надин наливает ему крепчайший кофе.
— Не жалей сахарку-то, не жалей. Его у нас бесконечно в геометрической прогрессии, — говорит Бингер, подергивая веком.
Санька хмурной. Молчит. Лупя тоже.
Профессор пьет кофе, не отрываясь от записей. Наконец поджимает голову и ровным, но изможденным тоном произносит:
— Друзья мои! На основании новых данных, — он бросает короткий взгляд на меня, — я построил алгоритм возможного выхода из сложившейся ситуации. Расчеты, безусловно, не могут быть точны — у меня нет соответствующей техники, но тем не менее я предлагаю проверить их на практике. Риски присутствуют…
— Какие риски? Мы уже там! Мы демонов видим! — перебивает Санька. — Мы согласны, профессор! Делай что хочешь, только прекрати этот кошмар, эти провалы, боли, волшебство хреново, от которого крыша едет на восток! Нам же нечего терять, а?
Вид у Саньки боевой. Грудь выпячена, вздымается в такт каждому слову. Он оглядывает остальных.
— Я «за»! — бросаю я уверенно.
— Я тоже согласен на проверку гипотезы, — Бингер часто кивает.
Лупя просто поднимает руку. В ней бутерброд со здоровенным куском колбасы.
Слезное воркование Надин:
— Я боюсь! Я устала! Я не хочу погибнуть вот так!
— Не дрейфь, киска, я с тобой, — бросает Санька.
— Надо посоветоваться с капитаном! — говорит Надин, даже не взглянув на Саньку.
— Обязательно! Это следующий шаг после вашего согласия на риск. Без его действий ничего не выйдет.
— Пойдемте, — Надин зовет Шевеловского с собой.
Мы ждем. Время тянется еще медленнее, чем обычно. Мы скучковались и молча смотрим друг на друга. Санька нервно кусает губы, тормошит обивку кресла. Голова Бингера от волнения трясется — он подставляет сухую ладонь к виску. Лупя тихонько доедает остатки хлеба, переступая с ноги на ногу.
