на арест, и внизу весьма убедительно красовалась подпись – «Г. Маленков». Что ж, это действительно так.
– Мне лестно видеть, что товарищ Маленков снизошёл до меня, – отчётливо проговорил директор, – а вам, должно быть, ещё более лестно, что он направил вас на подобное задание, а не какого-нибудь генерала.
Майор молча проглотил это высказывание и, убирая документ, сказал:
– Вам придётся пройти с нами. Поднимайтесь.
– И куда же это? – шутливо спросил директор.
– Куда положено. И не заставляйте ждать, иначе мы применим силу.
– Ну допустим, только позвольте только всего один вопрос: за что меня арестовывают? – Почтительно проговорил директор, не забыв добавить нотку наивности.
– За измену родине.
Директор едва сдержался, чтобы не рассмеяться, и наполнил следующую фразу грубым сарказмом:
– И в чём же выражается эта измена? В моей усердной работе в этом кабинете на протяжении тридцати лет? Или в том, что некоторым людям, обладающим полномочиями, но отнюдь не здравым смыслом, на фоне старческого слабоумия пришло в голову прервать мою работу? Так для этого есть и другие, куда менее затратные методы.
Майор слегка побледнел:
– Я бы советовал вам попридержать подобные высказывания о власти…
– Вы не тот человек, который будет мне советовать! – Произнёс директор с тем испепеляющим высокомерием, на какое только был способен, и на всякий случай сунув руку в карман и нащупав резиновую пробочку пробирки. – Что же касается вашей власти, то она совершенно точно заслуживает и более резких высказываний, нежели мои скромные доводы, поскольку является сборищем маразматиков.
Майор, как и остальные, вытаращив глаза, смотрел на Ярослава Карловича и даже забыл, что ему следовало бы делать. А тот продолжал:
– Разумеется, я пройду с вами, но неужели вам, майору, который так и не счёл нужным представиться мне, приятно быть мальчиком на побегушках? Чего ожидаете вы от жизни? Ваша работа должна была дать вам много примеров, что преданно служащих своему делу людей у нас не любят. Я не знаю вашего имени, это и не нужно – вас забудут точно так же, как тех манекенов, которых я вижу позади вас.
– Попридержи язык! – хриплым голосом выдавил один из «манекенов».
Ярослав Карлович понимал, что ситуация вот-вот выйдет из-под контроля. Самолюбие он уже удовлетворил, о чём свидетельствовало бледное напряжённое лицо майора, и решил переходить к основной части представления. Не дожидаясь, пока майору вернётся дар речи, он спокойным тоном поинтересовался:
– Могу я взять с собой ещё пару книг? Они в другой комнате.
– После ваших слов у вас вряд ли найдётся время их почесть. – Прошипел майор.
«Найдётся, и ещё как!» – едва не вырвалось у директора, но он сдержался:
– Тем не менее, я прошу вас об этом маленьком одолжении. Проявите благоразумие хоть сейчас, я же вижу, что вы хороший человек, просто загнанный в рамки пресловутых правил. Ваши сопровождающие могут пойти за мной.
– Это само собой. И не делайте резких движений! – Добавил майор, видя, что его прямолинейный собеседник поднимается из-за стола.
Ярослав Карлович медленно, держа руки на виду, прошёл в комнату. Книги лежали на столе, рядом с часами; его «конвой» остановился в дверях, видя, что комната достаточно маленькая и деться там некуда, учитывая решётки на окнах. Но всё было уже готово, часы установлены на перевод, спасительное вещество уже находилось в ящике. Чтобы привести свой замысел в действие, требовалось лишь переключить маленький рычажок на передней панели часов. Это и сделал Ярослав Карлович, потянувшись якобы за книгами… и стрелки автоматически переместились всего на пять минут вперёд.
Он так никогда и не узнает, что же видели в тот момент офицеры. Возможно, что он мгновенно исчез, возможно – медленно растворился в воздухе, вместе с часами и шкафом, где лежали все необходимые ему труды, в том числе и те, разглашение которых было бы для него нежелательно, так что искать их теперь «на прежнем месте» было совершенно бесполезно. Время – наилучший тайник. За годы работы Ярослав Карлович усовершенствовал своё изобретение и теперь мог почти неограниченно управлять именно теми предметами, которые ему требовались.
Теперь оставалось только подождать, пока уляжется суматоха в школе, а она, учитывая необычнейший случай его исчезновения, продолжалась долго. Директор видел, как плоские тени-фантомы уводили его будущий прототип, ведь это являлось наиболее вероятным исходом. И потому он не видел, что же происходит на самом деле, поскольку он совершил событие, имеющее веское значение для будущего. Приходилось периодически делать вылазки, к тому же, в будущем не оказалось и пригодных продуктов питания – все они напоминали бумажные модели и рассыпались, стоило только прикоснуться к ним зубами. Разумеется, вылазки эти были весьма рискованными, он ведь не видел, что творится в комнате или школе в настоящем. Но верные вещества– галлюциногены всегда были готовы прийти на помощь. За школой следили на протяжении нескольких лет, одновременно изучая его документы и вывозя пригодную мебель и оборудование, и Ярослав Карлович терпеливо ждал, когда же это место окончательно опустеет. Ждал, чтобы вернуться и закончить дело своей жизни. Ждал, чтобы вернуться и взять реванш, хотя бы для самого себя.
14
При посещении старых домов любой человек, наверное, испытывает тревожное ощущение, по крайней мере в первый раз. Вид скопившейся на полу пыли, обветшалых стен, как бы напоминают нам о тех временах, когда здесь кипела жизнь, и всё имело своё предназначение, любой предмет был полезен. Примечательно то, что стоит только предмету (в том числе и дому) потерять полезность, и он в самый короткий срок, ещё не успев поддаться действию разрушающих природных сил, уже обретает заброшенный вид. Мы видим вполне крепкое строение, но заходя в него, уже ощущаем призрак пустоты, бродящий по его помещениям. Может, это происходит от впечатлительности людей, а может, это одно из необъяснимых явлений нашего мира, благодаря которым он никогда не будет понят окончательно. Элементарные знания физики подсказывают, что энергия не появляется ниоткуда и не исчезает в никуда. Человеческие эмоции – тоже энергия, и возможно она, потеряв то обличие, которое мы способны воспринимать, в некой неизвестной нам форме остаётся в тех помещениях, где была выплеснута. Это всё равно что разбить стеклянный графин с водой – вода всё равно останется, но нет уже того обличия, из которого мы бы могли её с пользой извлечь. Её можно лишь впитать, например, салфеткой, как человек впитывает окружающую его в таких местах непонятную энергию, которая, не имея возможности отразится в его воспринимающих органах, проявляется через беспокойство и прочие неприятные ощущения. Или позволить воде испариться – тогда она
