Сарма ответила мощным гулом. Я, не раздумывая, выпрыгнул из кабины. Меня толкнуло в бок, ь спину, и я заскользил, стараясь удержать равновесие, по льду.
— Ножом цепляйся! — донесся до меня голос Кешки.
Я упал на бок, но ветер продолжал катить меня, как соломенный куль. Ветер был холоден и резиново-упруг. Он раздувал полушубок парусом. Тесемка ушанки хлестала по губам. Я попробовал встать, но ветер не давал даже приподняться. И я все скользил, скользил на боку. Пальцы лихорадочно шарили в карманах. Бумаги, одни бумаги, как у порядочного канцеляриста. И никакого холодного оружия. Машина исчезла в темноте. Ногти царапали лед, но меня несло. Куда? До первой трещины?
Я мягко ударился в сугроб. Здесь, видно, стояла торчком льдина, и вокруг нее намело снегу. Я приподнялся и крикнул. Сарма забила мне рот снегом и песком. Лицо сжали ледяные пальцы. Только тут я вспомнил, что оставил рукавицы в кабине. Я сунул ладони в рукава и лег ничком.
Час-полтора я, пожалуй, выдержу. Глупо, очень глупо получилось. Хуже не придумаешь. Кешка ничем не может помочь. Без машины он не отыщет меня. Да и зачем ему выбираться из кабины? Разве мне легче будет, если и он заляжет где-нибудь у сугроба?
Я приподнял голову. Глаза слезились под ветром. Вдали вспыхнуло желтое пятно. Фары. Кешка мигал нам. Жаль, что никто из нас не знал морзянку. Но все равно я понял Кешку. Он хотел сказать, чтобы мы не падали духом. Иначе зачем бы он мигал? Наверно, он что-то там придумал. Наверно.
До машины было метров четыреста. Может, больше. Трудно было определить расстояние в этой снежной сумятице. Попробуй проползи! Отрываться от спасительного сугроба не хотелось.
Но нельзя же было так лежать, чувствуя щекотку сармы за воротником. Говорят, что человек, попадая в такой переплет, начинает вспоминать. Чепуха! Было не до воспоминаний. И о смерти тоже не думалось. Там, в четырехстах метрах, сидел в кабине Кешка, необстоятельный парень с Ольхона. В таких, как Кешка, верят. Он не растеряется. Он что-нибудь придумает. Но Жора…
— Жорка! — завопил я в темноту.
Сарма превратила мой крик в шепот и унесла куда-то среди воя и свиста.
Жорка. Он лежит, долговязый и беспомощный. Ему ничего не стоило заблудиться даже в городе. Каково же ему на этом бескрайном ледяном поле? В ночи?
В кармане у него штихеля, острые, как скальпель хирурга. Жорка увлекался гравюрой и всегда таскал с собой штихеля. Он резал ими тугие листы линолеума. Он сопел, складывал губы трубочкой и ковырял неподатливые листы. Он сможет, цепляясь штихелями за лед, доползти до машины. Если догадается.
Неподалеку раздался треск. Будто кто-то сломал о колено доску. Лед подо мной дрогнул. Ветер сдвигал и крошил поля.
Я выбросил вперед руку и попробовал вцепиться в лед обломанными ногтями. Подтянул по-пластунски ногу. Прополз метр. Потом еще метр. Пальцы уже не хотели слушаться. Их свело. Сарма снова откатила меня к сугробу.
Хорошо, что встретился этот сугроб.
Тогда я решил атаковать в лобовую. Уперся ногами в снег. Сжался, оттолкнулся и бросился, согнувшись, вперед.
Наверно, мы находились как раз против устья реки. Здесь дул кинжальный ветер, мощный и резкий. Я словно наткнулся на стенку. Подошвы меховых сапог заскользили по льду. Несколько секунд я бежал на месте. Потом меня снова бродило на сугроб.
Глаза были засыпаны снегом и песком.
Я осторожно переполз через сугроб и залег за ним. Здесь не так дуло. Спрятал руки в полушубке, но они плохо отогревались. Лежать и ждать? Замерзнешь. Попробовать докатиться до берега Ольхона? На пути могут встретиться трещина, разводье.
Теперь ты будешь знать, что такое сарма. Надолго запомнится тебе ночевка на Малом море. Должен когда-то кончиться этот ветер. Он дует недолго и скоро теряет силу. Еще бы! Так расходовать энергию!
Важно продержаться эти часы. Потом сарма уступит, ей надоест. Ну, подумаешь — сарма! Что ж, ты хотел прожить жизнь и не побывать в переделках? Тоже сибиряк. Вот Кешка — тот, наверно, всякое видал. Через Малое море бегал на свиданье.
Сарма свистела, перелетая через сугроб. Лед непрерывно трещал. Страшно захотелось спать. Лучше ползти. Ползти и скатываться назад.
И тут я увидел тень. Это была моя тень. Она лежала на льду, длинная и трепещущая. Я не сразу понял, что произошло. Тень. Ну, подумаешь, тень!
Но откуда ей взяться в темноте?
Я повернул лицо навстречу свистящей сарме и увидел свет. Два ярких глаза двигались ко мне. Я вскочил и заорал. Тут же ноги разъехались на льду.
Кешка. Неужели Кешка? Он заметил меня. Он ехал прямо на сугроб. Зашипели пневматические тормоза. Кешка заехал с подветренной стороны, чтобы меня не унесло опять. Он открыл дверцу. Ветер втолкнул меня в кабину. Я перелез через Кешку и уткнулся носом в бороду Жоры. Борода кольнула меня иглами сосулек. Жорка дышал часто и тяжело. Сумеречный свет приборов лежал на мужественном лице «английского моряка». Брови у Жоры были белесыми от инея.
Что-то холодное коснулось моих губ.
— Сглотни, — сказал Кешка.
Я поймал горлышко бутылки и сделал несколько глотков. В бутылке был чистый спирт.
Машина медленно ехала вдоль трещины. В трещине плескалась черная вода. Значит, я лежал в нескольких шагах от разводья.
— Как ты здесь? — спросил я Жору.
— Он подобрал, — сказал Жора, кивая на шофера. — Только что.
— А штихеля? Штихеля?
— Какие штихеля? — спросил Жора. — При чем здесь штихеля?
Кешка объехал трещину и погнал. Он ехал очень быстро, навалясь грудью на руль. Он обхватывал руль локтями. Кисти рук беспомощно свисали вниз. Незачем было спрашивать его, как он отремонтировал машину.
— Поверти-ка баранку, — сказал Кешка, отрываясь от руля.
Я судорожно вцепился в черный ребристый обод. Пальцы гнулись плохо, но гнулись. Мне никогда не приходилось водить машину. Тем более груженый бензовоз. Кешка выжимал из мотора все, что он мог дать. Ледяная дорога влетала под буфер.
— Правее бери, — сказал Кешка. — Осторожнее. Вот так.
— Как руки? — спросил я.
— Известно как. Кожа на моторе.
Глубокие тени лежали на лице Кешки. Это я видел углом глаза. Кешка морщился, вглядываясь вперед.
— И зачем мне нужен был этот чемодан? — сказал Жора. — Все равно унесло.
— Ладно, не переживай, — сказал Кешка. — Чемодан так чемодан.
Мы подпрыгнули на каком-то торосе. Руль вырвался из моих рук, и я едва успел поймать его. Что-то треснуло под колесами. Бензовоз снова катился по гладкому льду. Впереди, как маяк, засветился огонь.
— Хужир, — сказал Кешка.
