Палехову показалось, что она сейчас уронит голову на руки и зарыдает. Он неодобрительно сказал:
— Ну, истерики совсем ни к чему. Мы — взрослые люди и должны рассуждать, а не плакать.
Но упрямство Нестерова разрушало все самые замечательные планы дальнейшей работы, придуманные им и Меньшиковой, и Борис Львович сам был не так уж далек от истерического припадка. Ему хотелось схватить какую-нибудь хрупкую вещь — вазу, стакан, графин — и швырнуть ее так, чтобы все кругом загремело. Он знал за собой эти припадки истерического гнева и боялся их проявления, поэтому так неприязненно и смотрел сейчас на Меньшикову.
— А вы говорили, что Нестеров и ест из ваших рук, и смотрит вашими глазами! — упрекнул он. — Эх вы, укротительница!
Она враждебно взглянула на Палехова и промолчала. Если бы она сама могла понять, что произошло с Сергеем! До сих пор ей казалось, что он уважал и даже ценил ее мнение, считался с ее настроениями, оберегал ее интересы. И вот ни слезы, ни демонстративный уход ее — ничто на него не действует, он все делает по-своему и как будто не замечает ее.
Всего лишь два дня назад она была так счастлива, что вернулся Сергей. Это было для нее как восход солнца после долгой полярной зимы. Ей надоело чванство Палехова и было приятно представить себе, как Сергей займет свое прежнее место, а Палехову придется потесниться, — он же этого так не любит! И когда Борис Львович еще до приезда Сергея заметил, что Нестеров принесет им одни неприятности, она подумала, что так плохо может говорить о людях только Палехов. А теперь вот она сидит с этим человеком и вместе с ним пытается остановить Сергея. Но Сергей стал упрям невыносимо.
Она вспомнила какой-то странный и, как ей показалось, властный тон разговора Сергея с другими. Это так не понравилось ей в самом начале встречи, затем просто уже удивляло ее, — как легко все соглашаются с ним. В нем было много нового: сила, уверенность, резкость — этого не было у него раньше! Неужели все пойдет так, как хочет Нестеров?
А Палехов? Он же после ухода Сергея в армию расцвел, раздобрел, стал высокомерным, самоуверенным, хотя за душой у него нет ничего. Говорили: Нестеров неудачник. Но Нестеров всю жизнь рисковал собой, он упрямо шел к своей цели, как бы это трудно ни было ему, и она, Варя, была его главной помощницей. Так в чем же дело? Почему же она теперь становится поперек его дороги? Устала? Да, устала. Устала и поддалась Палехову. «Оставаться здесь, — говорил он, — это значит потерять самое золотое время. Геологов сейчас нет, и если мы вернемся из этой малоудачной экспедиции, то, наверно, каждому из нас поручат большое дело, — поручать-то ведь больше все равно некому. А одна выполненная в эти трудные годы работа значительнее и важнее, чем сотни удач в другое время…»
Нельзя сказать, чтобы это было скромно и тем более благородно со стороны Палехова, но Варя соглашалась с ним. Их неудачи в Красногорске до того ей опостылели, что она готова была слушаться во всем Палехова… Да и в конце концов самое намерение сделать больше, чем здесь, — разве можно осуждать? И отец. Он каждые две недели пишет ей о том, что в Москве опять все налаживается, что Гитлер выдохся, что многие заводы и институты возвращаются из эвакуации. Ему же одному трудно, — неужели у Вари нет сердца? Может быть, у нее и в самом деле нет сердца?
— Что же вы предложите? — спросил вдруг, как бы очнувшись, толстенький, упитанный и в эту минуту особенно неприятный Варе Палехов. Он закурил опять и ткнул спичку в горшок с цветком.
— Перестаньте совать окурки в цветы, — раздраженно сказала она и поднялась с постели. Оправила покрывало, накинула на плечи платок и села к столу, подвигая Палехову пепельницу.
Он не обратил внимания на ее раздраженный тон. Выбрав окурки из горшка, он переложил их в пепельницу и только после этого спросил:
— Вы уверены, что алмазов там нет?
— Да! — нетерпеливо ответила она и подумала: «Он все-таки боится Нестерова!»
— Тогда давайте пригласим Сергея Николаевича сюда и поговорим с ним еще раз.
— Это надо было сделать на совещании!
— С вашей стороны я тоже не заметил большого желания лезть в петлю! — язвительно заметил Палехов. — Вы не хуже меня знаете стадное чувство, которое толкает толпу. Выступать там — значило бы попасть в оппортунисты. А мне эта кличка не нравится…
— Какие же доводы вы употребите здесь? Скажете, что вам хочется стать начальником более крупной экспедиции?
— С идиотами и идеалистами так не говорят, — отрезал Палехов.
— Я попрошу не оскорблять Нестерова! Попробуйте сказать это при нем!
— Вы при нем тоже не станете высказывать свои чувства и мысли о его предложении. И ни к чему нам ссориться…
Ей стало неловко, и она хмуро спросила:
— Позвать Суслова?
— Суслова я отправлю искать еще одно такое же привидение, какое ищет Нестеров. Саламатов настоял на его поездке.
Варя не спросила, куда едет Суслов. Она видела, что Сергею неприятно его назойливое ухаживание, и согласна была, чтобы Суслов провалился хоть в тартарары, лишь бы не вмешивался в их отношения.
Она встала и вышла в коридор.
Палехов услышал, как она крикнула:
— Девушки, попросите Сергея Николаевича зайти ко мне!
«Значит, она надеется допечь его этими официальными отношениями, — догадался он. — Ну что же, за неимением иного и это подходящий метод».
Варя вернулась и остановилась у двери, прислушиваясь к шагам в коридоре. Палехов сказал:
— А может быть, теперь и нет надобности обострять отношения с Сергеем? Все равно до весны мы новых назначений не получим. Пусть съездит, посмотрит. Мы успеем вернуться в Москву и зимой…
Она медленно покачала головой.
— Нет! Мы думаем о разных вещах! Сергея нельзя отпускать, потому что он болен… Понимаете?
Палехов усмехнулся, и Варя прочла в его усмешке циническое недоверие: «Ладно, матушка, ладно, говори что хочешь, меня не проведешь!» Ей стало так противно, что она готова была закричать на Палехова, но в коридоре послышались тяжелые шаги, затем в приоткрытой двери показался Нестеров.
— Разве мы еще не обо всем договорились? — спросил он.
И Варя почувствовала, что Палехов необходим ей как союзник. Пусть неверный, но союзник. Иначе ей не убедить Сергея.
5
Председатель райисполкома Баяндин был чуть старше Нестерова. Между ними еще до войны сложились короткие, дружеские отношения, и сейчас, как только Нестеров показался в дверях, он бросился ему навстречу и долго тряс руку, весь сияя и радуясь другу со всей непосредственностью человека, не стремящегося маскироваться ни строгостью взгляда, ни политичностью в обращении, какие напускает на себя иной работник, едва он достигнет ответственного положения.
