Я тихо произнес:
– Мой револьвер направлен на тебя, Клод.
Он замер.
Пришлось продолжить мирные переговоры:
– Брось пистолет, Клод.
На решение ему понадобилось довольно много времени. Что впрочем и понятно, ведь нужно было победить свою гордость. Но само решение было уже принято в момент, когда он не выстрелил при первом звуке моих слов.
– Шагай-ка внутрь.
Он двинулся, разумеется после секундной задержки.
Я подошел сзади и подобрал его пистолет. Это был "браунинг Н-Р" калибра 9 миллиметров. Это я смог определить по толщине рукоятки – магазина, в котором помещалось тринадцать патронов. Какое облегчение – стать обладателем пистолета, который заведомо не взорвется в руках при попытке выстрелить! Курок я взвел вплотную к спине Клода.
Он бросил через плечо:
– Вас ждут большие неприятности, мистер Кери.
– Друг мой, сегодня я уже имел неприятностей выше головы. И дополнительные проблемы ничего не изменят.
– Я вам не друг, мистер Кери.
– Наши отношения можно считать просто дружескими по сравнению с тем, что мне довелось пережить за сегодняшний вечер. Ну а теперь, где тут у вас парадный вход – открывайте. И без шуточек.
Он понял, что я имел в виду, поднялся по небольшой лесенке к ближайшей двери, открыл ее – та открывалась внутрь – наклонился вперед и включил свет.
Никаких сюрпризов. Ничего, что могло бы спровоцировать выстрел в спину.
Я прокомментировал:
– Замечательно. Теперь проведи меня внутрь.
Я последовал за ним. Когда я за собой пяткой захлопывал дверь, серый кот прошмыгнул в помещение мимо нас.
Мы миновали тесный холл и плотные шторы на молнии, и Клод зажег свет в жилой комнате. Для трейлера помещение было довольно обширным, и специально меблировано так, чтобы казаться еще больше. На полу от стены до стены раскинулся ковер из шкуры молодых оленей, стоял комплект изящных кресел светлой березы с сиденьями, обитыми цветной кожей, несколько маленьких кофейных столиков и даже пара искусственных растений, взбирающихся из черный стеклянных горшков по занавешенному окну.
Все светильники скрыты, так что свет был рассеянным. Такая манера их использования превращала стены в источник теплого и нежного освещения и оставляла центр комнаты в полутьме. На противоположной стене висел коврик, расписанный бледно-голубыми и зелеными квадратами.
– Ну-ну. Это циновка Раиджи? – комментировал я. – Это, конечно, способ их сохранить. Не будете же вы платить такие деньги, чтобы целый день топтаться на них, верно?
Легкая насмешка промелькнула по лицу Клода.
– Вы стоите на такой же, мистер Кери.
И будь я проклят, в самом деле я стоял на таком же уникальном образце, только в красных и коричневых тонах.
– Конечно, – заметил я, – подлинный Рембрандт смотрелся бы здесь лучше, но, полагаю, вы посчитали, что это будет слишком вызывающе. Только не кажется ли вам, что искусственные растения в этом году не в моде? Почему не просто орхидеи? – и сел.
– Прошу прощения, у меня был напряженный вечер с весьма закрученным сюжетом. Впервые в жизни мне пришлось вырубил на время полицейских. Лучше пойди и разбуди босса. Мне нужно поплакаться ему в жилетку.
– Мистер Кери, я здесь один. И босс здесь я.
На нем была приталенная, оливково-зеленая кожаная куртка, желтый шелковый шарф, заметно мятые черные брюки и коричневые мокасины.
Я покачал головой.
– Вся та фантасмагория возле моста имела целью нам внушить, что ты и есть та загадочная личность, которая в состоянии притащить сюда это передвижное чудо просто ради собственного удовольствия. Но тогда ты переиграл. Теперь буди его.
– Мистер Кери, уверяю, я здесь один.
– Боссы не спят в кабинах и тем более одетыми. Давай его сюда, водила!
Его лицо совсем окаменело, потом он повернулся и пошел к двери справа от циновки.
Я добавил:
– И оставайся все время на прямой видимости. Стенки здесь, должно быть, не слишком толстые.
Клод вполне понял мою точку зрения: пуля девятого калибра способна пробить десять дюймов прочнейшей сосны, так что выстрел прошьет прицеп из конца в конец.
Он осторожно постучал в дверь и приоткрыл ее. Похоже, разговор шел по-немецки.
Я встал с кресла и переместился таким образом, чтобы держать его в поле зрения.
В комнате зажегся свет, и через некоторое время времени вышел худой, сутулый человек с взъерошенными седыми волосами, одетый в полосатый, красно-желтый с черным халат. В руках его ничего не было и ничто не оттягивало карманы халата. Похвальная нейтральность.
Мимо него я смотрел на Клода. Тот задержал взгляд внутри комнаты несколько дольше, чем того требовало пустое помещение, затем мягко закрыл дверь.
Я приказал:
– Открой. Пусть она тоже придет.
Несколько бесконечно долгих секунд сгустившаяся атмосфера подсказывала, что эти двое готовы на меня прыгнуть. Я сделал шаг назад, чтобы за спиной была только стена, и большим пальцем снял револьвер с предохранителя.
– Вы, ребята, решили сыграть со мной злую шутку, я прав? У меня в магазине тринадцать зарядов, так что если дойдет до стрельбы, экономить не буду.
Человек в халате повернул голову и резко крикнул:
– Komm her, Ilse.[1]
Казалось, что сама комната перевела дух.
Он вытащил из кармана деревянный резной портсигар, достал сигарету и закурил.
Мы напряженно смотрели друг на друга через табачный дым. Из широких рукавов халата были видны длинные тонкие руки китайского мандарина. Его лицо сходилось клином к острому, маленькому подбородку, Кожа лица туго обтягивала кости черепа. Большие голубые беспокойные глаза и губы с сигаретой все время были в движении, и казалось, что этим процессом хозяин не управляет. Лицо было аскетичным и сладострастным одновременно, выразительное лицо, способное на любое выражение, кроме счастья.
Это было лицо человека, понимающего неотвратимость смерти, характерное для людей прошлых веков, рисовавших черепа на дне своих кубков. Лицо свидетельствовало, что его хозяин желает взять от жизни все: власть, наркотики, спиртное, женщин, – иначе он просто рехнется.
Я сказал:
– Ты бы лучше нас представил друг другу, Клод.
Клод обратился к хозяину:
– Das ist der Pilot.[2]
– Что, у него нет имени? – спросил я.
Человек передернул тощими плечами, показывая, что имя не имеет значения.
– Кениг, если вам угодно.
У него был легкий немецкий или швейцарско-немецкий акцент.
Затем появилась она, в длинном стеганом халате с розовой вставкой. Середина ночи явно не была для нее лучшим временем. Женщина была высока и хорошо сложена в наиболее важных, традиционных для оценки местах. Лицо начинало оплывать, растрепанные волосы казались светлыми, серые глаза, вероятно, были большими, если бы она окончательно проснулась. Но сейчас настроение у нее было не лучше, чем у мокрого кота.
