Моган кивнул.
— Мэри не знает, кто она. Бедная женщина сама не знает, кто она. Но я живу в вечном страхе, что кто-нибудь скажет Мэри. Калеб Страттон или пастор Твид... Ну, одной заботой меньше. Не из любви ко мне Эли не открыл ей правду. Он, как и все другие, держит это над моей головой, как занесенный топор.
Отец посмотрел вниз со своего пони.
— Я видел эту молодую леди, — сказал он, — и думаю, что она способна вас простить, если вы дадите ей такую возможность.
Фонари мародеров чадили и вспыхивали. Не переставая лил дождь. Гигантский парусник приближался.
Моган сказал:
— Возможность только одна. Я принесу другой фонарь.
— Не успеете,— с сожалением заметил я. Он свистнул, лошадь подскакала к нему. Он взял повод в руку.
— Джон, — сказал он. — Там, на пустоши, полсотни человек. Другой возможности остановить их нет.
— И Мэри ждет внизу у Надгробных Камней.
— Как? — Он вставил ногу в стремя.
— Она хочет плыть к судну, чтобы остановить мародеров.
— Тем более надо спешить. — Моган уже сидел в седле. — Мы остановим их.
Я задержал его на секунду:
— Мы оставили один фонарь на крыльце дома.
Он ничего не сказал, хлопнул лошадь своей шляпой и галопом устремился к Галилее.
Я стоял у пони. Прикасаясь к сапогу отца, я чувствовал тепло сочащейся из ноги крови. Мы наблюдали за приближением судна. Молнии сверкали все чаще, гром грохотал, как катящиеся пустые бочки. С запада приближалась крошечная лодка.
Она обогнула мыс, отлив нес ее на буруны. Она то появлялась при вспышке молнии, то исчезала в темноте, то проваливалась между волнами, то взлетала на гребень. Привалившись к борту, в ней сидел кто-то неразличимый, не двигаясь, но помахивая рукой при колебаниях лодки. Отлив вытянул лодку вперед, потом откинул в сторону, и она продрейфовала вдоль побережья.
Небо вспыхнуло от мощного разряда молнии. Пони задрожал.
— Обрубок, — различил я.
Это был «мой» ялик, лодка из-под моста, и сидел в ней безногий, бороздящий море, уставившись вперед мертвыми глазами.
— Джон,— позвал отец, и я отвел взгляд от лодки с ее кошмарным капитаном. — Если что-то можно сделать, то лучше не терять времени.
Судно неуклонно приближалось. Даже в темноте я мог его различить. Вода перекатывалась через палубу, паруса в самой вышине. Бандитские маяки светились на холмах, слышался неясный звук голосов.
— У нас почти не остается времени,— сказал отец.
Люди, охраняющие огни, вооружены ножами и пистолетами, топорами и ломами. У нас нет ничего. Их много, нас только двое. Еще можно было повернуть и отправиться в Полруан. Самое легкое, что можно предпринять.
Я перевел взгляд на судно. Оно направлялось к берегу, задирая нос на каждой волне, как будто силясь рассмотреть, что ждет его там. Скоро, очень скоро случится непоправимое.
— Я пойду пешком, — сказал я. — Отец, ты думаешь...
— Просто скажи, что мне делать. Трудно и непривычно было указывать отцу.
Я почувствовал, что краснею.
— Смелее,— подбодрил он. Я указал на восток:
— Возвращайся по дороге, пока не выйдешь на колею телеги, затем двигайся по колее к морю. Ты окажешься прямо над Надгробными Камнями. Там жди меня. Я попытаюсь пробраться к маякам. Но ты должен будешь... — Я не мог продолжать.
— Я должен буду их отвлечь, — закончил отец.
Я облизнул губы
— Да.
— Все понятно. — Отец пожал мне руку. — Благословляю тебя, Джон.
Я устремился по утесам. Пони простучал копытами по кочкам и исчез. Я снова остался один.
Судно приближалось. Я размашисто шагал, не имея ни малейшего представления, что собираюсь предпринять, думая только о людях на борту, о Мэри. «Я не думаю, что сегодня пойду домой», — сказала она. Она знала, что может вообще больше не вернуться домой. Она ждет где-то у кромки прибоя.
Я пересек склон и приблизился к огням. Один из фонарей стоял на поверхности, другой возвышался на спине пони. Теперь судно направлялось прямо на меня. Я остановился и перевел дыхание. Край утеса был недалеко, сквозь дождь долетали до меня соленые брызги прибоя. Чувствовался запах дыма, виднелись фигуры людей, следивших за огнем. Двое стояли возле пони, один — пониже. Он вытянулся, глядя вниз, в направлении судна. Совсем близко сверкнула молния, почти сразу загремел гром. Судно поднялось на волне, вода закипала вокруг него.
Раздались голоса бандитов, негромкие, вороватые; они отвели пони на несколько шагов в сторону. На судне рулевой должен был подумать, что отклонился от курса. Я увидел, что линия мачт немного повернулась.
Кто-то рассмеялся:
— Как будто ведешь овцу на убой, да? — Он потрепал пони по шее.
Другой прятался за пони от ветра.
— Уже скоро. Еще чуть подрожим, Джереми Хейнс.
Калеб Страттон. Я почувствовал холодок на спине, лед на сердце и в желудке. Сам Калеб и его ухмыляющийся спутник охраняли верхний огонь.
— Кто под нами? — спросил Калеб.
— Спотс.
Светясь, будто призрак, Спотс вырос в свете фонаря. Он протянул руку, чтобы взять бочонок с маслом.
— Черт бы взял этого идиота! Б ступице колеса больше мозгов, чем в его башке. Сбегай скажи ему, чтобы убрался от света.
Я пригнулся и прокрался вперед. Но Спотс уже взял бочонок и отступил в темноту.
— Он поволок масло для другого фонаря, — сказал ухмыляющийся Джереми Хейнс.
Калеб буркнул:
— Ну и ладно, оставайся здесь.
Снова молния. Вспышка обратила ночь в день. И Спотс завопил:
— Смотрите! Боже мой, смотрите!
— Заткни пасть! — гаркнул Калеб.
— Это Обрубок! Он умер и вернулся! И у него снова ноги!
При следующей вспышке я увидел это сам. Лодка внизу, в ней Обрубок, размахивающий рукой. И у него действительно появились ноги. По крайней мере, так казалось. Он лежал поверх пастора Твида, наполовину скрытого черной сутаной. Ноги пастора торчали там, где у Обрубка когда-то были свои.
Грянул гром.
— Вы видели это! — кричал Спотс. — Вы все это видели! Он мне махал, Калеб!
Раздался гул многих голосов. И над ним воспарил вопль Вдовы:
— Мертвые поплывут по морям и живые вспыхнут пламенем!
— Чтоб вы сдохли! — вопил Калеб. — Курятник вшивый, раскудахтались, так вашу...
Молния и гром ударили одновременно. Я увидел, как Обрубок колотит вновь обретенными ногами. Я видел судно, видел, что медлить больше нельзя. Момент настал.
Я вскочил и заспешил по склону. Ветер трепал меня, дождь падал в свете бандитского маяка как длинный золотой меч. Пони заржал, и Джереми Хейнс обернулся. Он разинул рот.
