— Ты так думаешь?
— А что, разве не так?
Сергей не спешил с ответом, и Попов продолжал:
— Я бы тебя с удовольствием уволил с должности заведующего отделом. К сожалению, нет у меня для этого формальных оснований, так что возвращайся.
— Спасибо. Заявление тебе сейчас написать?
— Можешь не торопиться. Характеристику дадим самую лестную. В конце концов, впервые в мировой практике ты применил новый метод борьбы с лавинами.
— Перестань издеваться!
— Ты Строкову спасибо скажи. Он везде действовал от твоего имени. Даже свою последнюю группу организовал якобы по поручению нового начальника. Так что это мы с тобой знаем, как было дело, остальные считают, что ты и Строков действовали как одно лицо. Что ты и Строков спасли поселок от лавины, и, в сущности, это так и есть. Потому что в последний момент ты все же сделал, что мог, что считал возможным сделать, и тебе удалось частично обезвредить лавину, уменьшить ее массу. Поэтому наш разговор идет в другой плоскости.
— Я понимаю тебя. — Сергей вдруг почувствовал облегчение, точно теперь Попов уже не имел больше права судить его. В сущности, он и раньше его не имел. И никто, кроме него самого да, пожалуй, Строкова, не имел на это права. Потому что в конце концов именно Строков сделал за него всю работу. Сделал и исчез, предоставив другим пожинать плоды своих трудов.
«Сам он не в плодах нуждался, а в результате. И не уезжал так долго потому, что не доверял мне, не мог оставить на меня свое основное дело. Лавину он мне так и не передал».
— За откровенность — спасибо, — сказал он вслух. — Станцию когда будешь принимать?
— Да хоть завтра, если ты настаиваешь.
— При чем здесь мои настояния?
— При том, что это ты сам будешь решать, сдавать тебе станцию или нет. Это твое личное дело. Никто не может заставить тебя здесь остаться, и никто не просит уезжать. Вот разве Строков…
— Что, Строков?
— Он хотел, чтобы ты остался на этой должности.
— Он тебе говорил?
— Говорил.
— Хорошо. Я подумаю.
— Ну и что теперь будет, Сережа? Что ты решил?
— Ничего не будет. Назначат нового начальника. Может быть, Строков найдется. А я буду искать другую работу. Займусь наконец диссертацией. Мы с тобой уедем отсюда. Поженимся, начнем налаживать новую жизнь.
— Тебе ведь не хочется уезжать…
— Я сам еще этого не знаю.
— А я знаю. Так и должно быть.
Они надолго замолчали. В звенящем от тишины воздухе незаметно родился звук. Он был сродни тишине, такой же звенящий, чуть слышный, и только потом стал громче, уверенней. За стеной завелся сверчок. Тоже, наверно, почувствовал весну, которая наконец добралась и сюда. Из открытой форточки впервые не тянуло холодом. Синий сумрак за окном постепенно светлел. Если несколько раз проснуться так рано, может быть, удастся понять, почему Строков любил эти часы перед самым восходом солнца. Он что-то говорил об этом, но сейчас Сергей никак не мог вспомнить, что именно.
— Помнишь, как ты ждал конца месяца, чтобы уехать?
— С тех пор многое изменилось.
— Вот и я это почувствовала. Здесь, наверно, со всеми так происходит. Мне Строков говорил, что в этих местах на человека падает тень Земли и люди становятся другими…
«Строков… Строков… — подумал Сергей. — Мне теперь всю жизнь от него не избавиться…»
А за окном ослепительная полоса восхода надвое расколола горизонт. Медленно опускаясь, висела над станцией, над горами, надо всем просыпающимся миром огромная тень Земли, хранящая в своей глубине голубые пятнышки звезд.
Леонид СЛОВИН
ЧЕТЫРЕ БИЛЕТА НА НОЧНОЙ СКОРЫЙ
Прибывшие ночным скорым не спешили: магазины закрыты, из городского транспорта — только такси. Напутствуемые вокзальным диктором, сонно тянулись по платформе.
— …Комнаты отдыха, парикмахерские, телефон-телеграф… — Голос в промерзших динамиках был приятно юным.
Денисов внимательно присматривался к пассажирам.
Пожилой человек что-то объяснял высокой женщине. Плыли двухосные тележки, груженные чемоданами. Прошли несколько моряков, туристы. Мужчина с желтым портфелем, в плаще и шляпе «дипломат» оглядывался, решая, куда идти: к такси или в вокзал? В последний момент свернул к передвижной камере хранения. Денисов обратил внимание на плащ — не по сезону…
Проводив пассажиров, Денисов пошел в конец платформы, вслед медленно тянувшемуся электрокару с почтовыми контейнерами. Там было тоже спокойно, в горловине станции заметала поземка.
— Внимание! — Под курткой неожиданно запищала рация. — В медпункт доставлен пострадавший. Состояние коматозное. Вызвана машина реанимации. Первичное обращение поступило в верхнюю справочную. Карманы вывернуты, вещей нет…
— Денисов! — ворвался голос дежурного, капитана Антона Сабодаша. — Быстро в справочную!
Сквозь стекло справочной было видно, как полусонная девица нащупала ногами тапки, поднялась, чтобы открыть дверь.
— Здравствуйте. Кто вам сообщил про несчастный случай? — быстро спросил Денисов, пытаясь вспомнить имя девушки.
— По телефону. Мужской голос.
— Звонил по прямому?
— Нет. С перрона.
— Вы что-нибудь у него уточняли?
— Я сразу позвонила в медкомнату.
— Двести первый! — неожиданно окликнули по рации Денисова. — Жду у центрального зала. Медицина на подходе.
— Иду… Извините.
Машина реанимации, стерильно-белая, стреляя снопами тревожного света, сделала полукруг перед входом, и тотчас из медкомнаты вынесли носилки. Молоденькая медсестра поддерживала голову раненого. Лица Денисов не рассмотрел: носилки поставили в машину, и дверца захлопнулась.
— Сзади, видать, сообразили, — сказал один из носильщиков. — Может, следили за ним?
В руках он держал плащ и пиджак пострадавшего. Косой разрыв тянулся вдоль спины от плеча к поясу. На воротнике темнело несколько бурых пятен.
— Видимо, кровоизлияние во внутреннюю полость, — услышал Денисов. Из медкомнаты выходили хирурги отделения реанимации и с ними капитан Антон Сабодаш, дежурный.
Денисов осмотрел пиджак: клочок наждачной бумаги, табак — обычный карманный сор.
— Документов не было? — спросил Сабодаш сержанта. Сержант-первогодок, угловатый, с завязанными по случаю мороза наушниками, передал дежурному жесткую картонку билета.
— Вот это, товарищ капитан. Он только что приехал с ночным скорым.
Врач медкомнаты все не мог успокоиться.
