С нелегким грузом идти трудней. Вот уже скоро провальное озеро. Опять заныла нога — сказалась жизнь в снегу в течение двух суток — и шаги стали короче, а подходящего ночлега с защитой хотя бы для спины не вижу. Правда, можно найти дерево, на которое при появлении зверей легко взобраться, но просидеть на нем несколько часов без движения, даже при этом небольшом морозе, невозможно. Да и прятаться так нет смысла. Ведь волки все равно будут ждать, окружив мое убежище, пока не слезу или не свалюсь закоченевший и стану легкой добычей.
Солнце уже зашло. Несколько секунд любуюсь прекрасной лилово-розовой зарей. И тут замечаю, что рядом стоит куст кудреватой рябины, по-родному улыбаясь застывшими кистями оранжевых ягод. Срываю плодики прямо губами, и они сухариками хрустят на зубах, распространяя во рту знакомый с детства кислосладкий холодок. Хочу шагнуть дальше, но в правое колено сильно кольнуло, и я присаживаюсь у рябины на мешок, чтобы передохнуть пять минут, не больше.
Метрах в десяти от рябины, справа, плотно стоит многочисленная семья столетних бородатых лиственниц с серой от лишайника корой. За ними опять елово-сосновое редколесье. К оранжевым кистям сами потянулись руки, а хрустящие плодики запахли домашним уютом и детством. И не хочется думать, что я одинок в тайге, что за мной по пятам гонится голодная стая серых хищников, что надо искать какое-то укрытие. А может быть, волки давно оставили мой след и сейчас спешат за более надежной и более богатой добычей? Во всяком случае их пока не видно.
В вечерней полутьме собираю сучья и развожу костер. После ужина и чая иду в темноту за дровами. У группы лиственниц меня встречают две пары зеленых огоньков. Вынув пистолет, пячусь назад к угасающему костру. Справа и слева такие же огоньки. Всего их восемь пар, восемь волков!.. А в початой обойме осталось три патрона. Правда, при мне и запасная — в ней восемь штук.
Хватаю головешку и, свистя, бросаю в затухающий костер. В воздух с шипением поднимается вихрь искр, а через секунду все тонет в густом мраке. Только на месте костра лежит несколько медных кусочков — затухающие угли. Зеленые фонарики где-то скрылись, а через минуту опять зажглись вокруг и совсем уж близко. Подбрасываю в кучу несколько тлеющих головешек. Проходит длинных-длинных пять-шесть минут, и маленький огонек, цепляясь за жизнь, начинает разрастаться. Опять беру головешку подлиннее и с улюканьем и свистом бегу к лиственницам, где из-под снега торчат толстые сухие сучья. Волки делают несколько шагов назад и останавливаются
Собрав немного дров, я тут же разгребаю снег и от горящей головешки развожу новый костер: здесь дрова поближе. Вспыхнул огонь, и хищники уходят в чащу. Гляжу на старый костер — он почти совсем погас — и вижу: у рюкзака два матерых волка…
«О нет! Запасов не отдам!» — подумал я, издали швыряя в нахалов горящую ветку.
Она упала в снег в половине расстояния и потухла. Один хищник клацнул зубами, не сдвинулся с места. Вторая и третья ветви сделали не больше. Тогда беру в левую руку пылающую раскоряку и с пистолетом в правой медленно наступаю на грабителей. Оба зверя в такт моих шагов попятились в темноту. Хватаю рюкзак и, превозмогая боль в колене, в несколько прыжков возвращаюсь к спасительному огню… А банка опять осталась на старом кострище.
Ночь тянется медленно, но сон, к счастью, забыл меня. По мере вспышек и затухания костра хищники то наступают, то пятятся назад, то опять наступают, понукая друг друга взвизгами. Только под утро, словно по команде, они сняли осаду и один за другим, длинной цепочкой, ушли по старому следу.
Мне и раньше приходилось несколько раз встречаться с волками на охоте вблизи Воронежа и на Урале, на Кавказе и на Украине, но таких нахальных и упрямых видел в первый раз.
Летом волки легко добывают пищу: зайчат и птенцов, линяющую птицу, яйца, не отказываются полакомиться ягодами, не брезгуют мышатами и падалью. Хитрые и кровожадные они не живут стаями летом, а бродят и «работают», в одиночку или супружескими парами.
Но вот наступила зима, нет гнезд и зайчат, птицы улетели на юг, а мышиные ходы и ягоды прикрыты снегом, и голод, сгоняет волков в стаи. Стаей легче вести разбой. Стаей они окружают и загрызают косулю, изюбря и даже лося, тут же разрывая жертву на части — кто сильнее, тот схватит кусок побольше — съедают ее без остатка, с шерстью и костями. Но, добыв зверя дружной стаей, при дележке в каждом звере просыпается волчья натура, начинается ссора и тем сильнее, чем меньше добыча. Два-три волка нападают на того, который хотел, как им показалось, обмануть и схватить кусок послаще, загрызают его до смерти и заодно съедают также без остатка.
Не редко волки расправляются со своими собратьями и тогда, когда они только выслеживают добычу. Треснул где-то сук, и один из волков испуганно вздрогнул, приостановился. На него зло рявкнул задний. «Не задерживай, трус!» — оглянулся и оскалил зубы идущий впереди. Остановился и зарычал вожак, и соседи бросаются на труса. В полминуты он мертвым лежит на снегу под лапами собратьев. Ломается весь строй, собирается в кучу стая, начинается дележка. Тут разразилась другая ссора, потом еще. Клочьями летит шерсть, брызжет на снег кровь лесных бандитов.
Не забывая про ночных гостей, оглядываясь по сторонам, дошел до знакомого луга. За лугом у опушки остановился на ночлег. Ни днем, ни вечером волки на следу не появлялись; не видно огоньков и на потонувшей в темноте луговой равнине. Сделав запас дров на ночь и поужинав, блаженно поворачиваю бока у костра, стараюсь прогнать нахлынувший сон. Но сон давит на плечи, клонит на постель из еловых лап.
Поворачиваю к огню спину и сквозь смыкающиеся веки вижу на лугу несколько пар зеленых огоньков.
— Ишь, нахалы!.. — крикнул я, и сон исчез. Фонарики медленно ползут к опушке. Замечаю вожака и решаю убить, но огоньки смешались, парами разбрелись в разные концы опушки. Казалось, что они рассыпались по тайге и оставили меня в покое. Но вот за спиной, словно у самого уха, завыл, заголосил матерый волчище. Переливистый протяжный вой прыгает по высоким и низким нотам, хрипит и вздрагивает, прерывается и опять с низких нот тянется к высоким. Кажется, воет не один зверь, а все голодное стадо и этому вою, вызывающему тошноту, не будет конца. И вдруг вой оборвался, заглохло эхо… Но, набрав воздуха в легкие, зверь завыл еще сильнее. Разбуженная тайга тысячами отголосков понесла отзвуки по своим просторам, предупреждая все живое о появлении голодной стаи лесных бандитов.
Измученный усталостью и раздраженный воем, вынимаю пистолет, хочу прекратить концерт, но не вижу ни фонариков, ни силуэтов, словно волки учуяли беду и спрятались подальше. Вой прекратился, и кажется, что я один среди темной тишины.
