— Вот, сука, — прошептала рыжеволосая Марго. — Прошлый раз у меня месячные были. Вот и злобится. Козел, — добавила она. — А теперь, точно, не пустит. Придется отрабатывать.
Оля поднялась и взглянула в спину конвойного. Впрочем, не столько на него, сколько определяясь в пространстве.
— А что, эта тетка, которая вещи принимает, и ночью сидит? — мимоходом поинтересовалась у соседки, когда надзиратели скрылись в дежурке.
— Теть Люба? А как–же, конечно. У них дежурства. И вертухай. Хотя здесь двое должны дежурить, но одного к мужикам забрали. Там народу много. — пояснила бывалая Маргарита.
Она всмотрелась в лицо Ольги: — Ты будто другой стала. И глаза… Я такие раз только видела. На Ростовской пересылке. С пожизненным приговором одну на Особую зону отправляли. Но у той–то за душой восемь «жмуров» было. Ты чего, подруга?
— Все нормально, — Оля опустилась на край настила. — Давай помолчим. Мне подумать нужно.
Однако спокойно посидеть не удалось. Принесли жидкий обед. Потрепанный мужичок в несвежем, когда–то белом халате раздал миски с похлебкой. — Чего там? — поинтересовалась Марго.
Баландер молча протянул ей клочок бумажки и проследовал дальше. Арестантка пробежала написанное карандашом и выругалась. Витиевато и с чувством: — Вот тварь. Ну какой козел.
Она хлопнула ладошкой по стене и зашипела от боли: — Сдал меня мой миленький, да еще просит на себя чужое примерить. А вот хрен ему. Так и скажи ему, светло–пегому, — в голос рявкнула она.
— Эй, тихо там, — раздался из–за решетки сонный голос вертухая. — А то… — он не закончил.
— Нет, ну это как называется? — никак не могла успокоиться рыжая фурия. — Это что, «пятерик» как с куста? — она шумно вздохнула и полезла на лежак.
И тут по решетке вновь стукнули.
— Степанова, на выход, — распорядился сержант.
А в кабинете для допросов Олю ждал сюрприз.
За кривоватым столом сидел сам губернатор, а следователь, вмиг растерявший всю сонливость, стоял столбом возле стены преданно поедая глазами сановного посетителя.
Когда конвоир вышел, Антон Кузьмич суетливо выпрямился и бочком протиснулся к выходу. — Я тут побуду… — он кивнул на дверь и выскочил наружу.
— Садись, Оля. — Виктор Петрович кивнул на привинченный к полу табурет.
— Здесь принято говорить присаживайся, и здравствуйте. — Озвучила Оля вычитанную в каком–то детективе подробность.
— Да, да, здравствуй, извини, совсем замотался. Такое горе. Михаил Степанович ведь был моим хорошим товарищем. И теперь еще и с тобой такое приключилось. — Глава региона кивнул на забранное решеткой окно, добавил косясь в угол. - Я разговаривал со следователем. Он уверяет, что не все так уж плохо. Но пока тебе придется какое–то время побыть здесь. Закон, ты ведь понимаешь?
— Я понимаю, закон есть закон. — Невесело улыбнулась Оля.
— У тебя все нормально? — поинтересовался губернатор, которому ее улыбке не понравилась.
— Если не считать того, что сижу в камере, то все нормально, — Оля едва не поймала себя на желании попросить высокого начальника разобраться, но сдержалась, понимая, что никакой помощи она от этого борова не получит. Наоборот. Для того ее и закрыли, что бы сломать. Убедить в безысходности ситуации, заставить выложить все, что она знает про деда».
— Нормально, — она выпрямилась и повторила: — Могло быть и хуже.
— Крепись. Положение и впрямь, не безнадежное. — Пробормотал губернатор. — Завтра же созвонюсь с прокурором…
Но Следственный комитет мне не подчиняется. Попробуй им помочь. Мне тяжело говорить, но у нас еще одна проблема.
Ты конечно знаешь, что Михаил Степанович купил акции завода. А сегодня, когда руководство завода попыталось оформить документы… Извини, я не о том говорю… Человек умер… Но им ведь нужно работать. Люди должны получать заработную плату, производить продукцию… А вот когда был созван совет управляющих, выяснилось, что собственниками акций является не покойный, а ты. Михаил Степанович оформил их на твое имя. Ты об это знала?
Оля лишь дернула плечами, выражая свое отношение к глупому, по ее мнению, вопросу.
Так или иначе, теперь, после трагических событий, так уж вышло, что без собственника завод, заводское руководство не в силах решать некоторые, жизненно важные вопросы. Возникла целая куча проблем. Может, напишешь доверенность? А еще лучше, передашь права на управление. На время следствия. Ну например, директору. Я лично прослежу, чтобы все было по закону. И как только тебя освободят, а это дело нескольких дней, ты сможешь распоряжаться всем сама.
«Дядя Петя, ты дурак? — мысленно рассмеялась Оля. — Да стоит мне только подписать бумажку, как все тут–же и закончится. Этой же ночью. Нет, это они, как видно, меня держат за маленькую, наивную дурочку».
— Дядя Витя, там страшно, я не хочу в тюрьму. Сделайте, что–нибудь. — Оля захлопала ресницами. Сыграть нервный срыв для актрисы оказалось парой пустяков. Подбородок задрожал, и она разрыдалась. —
— Успокойся, пожалуйста, милая. Пойми, я ведь не командую прокуратурой. Тем более, в доме взорвалось большое количество взрывчатки, Им нужно разобраться. Но… — он успокаивающе погладил ее по плечу, — я сделаю все, что от меня зависит.
— Вот, подпиши. — Он протянул ей стопку листов.
— Не могу… — Оля, продолжая рыдать, показала дрожащие пальцы. — Мне нужно успокоиться… А почему — директору? Я ведь его почти не знаю. Давайте я подпишу доверенность на вас? — Не удержалась Оля от мелкой мести.
— Не могу, Оленька. — Губернатор отрицательно замотал голову, даже поднял перед собой ладони, отгораживаясь от сомнительной чести. — Не имею права. Я ведь государственный чиновник. — Лучше уж без самодеятельности. Как и собирались. Директору.
— Да успокойся ты. — Виктор Петрович теперь даже не особо старался скрыть досаду. — Завтра, с утра я приеду с бумагами. И постараюсь решить вопрос с твоим освобождением. Хотя это трудно… очень.
— Мы закончили, — уведомил с хозяйской интонацией, не вяжущейся с его словами о подзаконности власти, губернатор, подойдя к двери.
Сержант вывел арестованную, а прокурорский заискивающе поинтересовался у задумчиво сидящего за столом гостя: — Может, и впрямь, отпустить девчонку? Доказательств–то никаких. А ну как жаловаться начнет…
— Тебя не спросил. Сказали — пусть сидит. Твое дело бумажки писать. — отрезал «хозяин». Поднялся и тяжело вышел из кабинета даже не попрощавшись.
В камере, куда Олю вернул конвойный, никого не было. Очевидно Марго перевели в соседний бокс.
До вечера ее никто больше не трогал. Только разносчик баланды просунул в камеру сальную миску с жиденькой бурдой, есть которую было невозможно.
