Старичок улыбнулся чему-то и прибавил:
– Было время, когда во всем городе один я отличал драп кастор от сурлагана… Вы меня понимаете?
– От чего? – спросил Долотов и подумал: «Жулик какой-то».
– Вот и приемщики, как и вы, даже не знали, что это такое. А сурлаган – это берете светло-серое шинельное сукно, красите в синий цвет, потом бреете ворс безопасной бритвой, обрезаете до нужной ширины и натираете растопленным на ладони сливочным маслом, чтобы придать сукну характерный для кастора блеск. Да еще «для булды» посыпаете его нафталином, делаете вид, что вы его вынули из сундука бабушки. Цена на отрез после такой обработки возрастала вдвое. Сурлаганщики имели свою копейку… Только не у меня. Вы понимаете?
Старик хитро посмотрел на Долотова и, словно заручившись его снисходительностью, стряхнул пепел прямо на пол. Он замолчал потому, наверное, что в комнате стало тихо.
Невеста Игоря стояла у рояля, между литбабушкой и Одинцовым, и негромко говорила, по-учительски разделяя слова:
– Кем, в нравственном понимании, проживет человек в наше время, определяет не род занятий и не то, что мы предложим ему почитать, а его общение с людьми. Общение людей в конечном счете всех со всеми – вот самая действенная наука. И если это общение будет лишено красоты, добра, возвышенных правил, если между мужчиной и женщиной мы будем видеть только сходство и не замечать различий, а это очень даже может быть при ложно понимаемом равноправии, то никакое образование, даже гуманитарное, не воспрепятствует дурному в человеке. Чтобы поступать «как надо», человек должен на собственном опыте удостовериться, что это достойнее, чем «как мне хочется».
Ей отвечал Одинцов, которого литбабушка слушала как бы даже с наслаждением, любуясь его барственным баритоном, его большой головой.
– Ныне простота общения – бзик, – сказал Одинцов.
Услыхав это слово, старушка опустила голову так, словно собиралась бодаться, видимо, ей послышалось в нем что-то неприличное.
– Как вы сказали?
– Бзик. То же, что и хобби, только по-славянски и более точно определяет суть явления.
Долотову мало-помалу все надоело – ожидание, разговоры, голос певицы из магнитофона… Он дал себе слово найти предлог выбраться из квартиры сейчас же, как только пройдут первые минуты программной трапезы. Идти в комнату не хотелось. Он стоял и стоял в коридоре напротив распахнутых дверей и непрерывно курил, чтобы это его стояние в стороне от всех не выглядело странным, не бросалось в глаза.
Справа от стола, на угловой софе, уютно расположились Извольский, жена одного из соавторов и Валерия. Здесь, будто в пику отвлеченным материям, о которых шла речь возле рояля, говорили о «мирском», о том, «что почем», где играет пятая жена знаменитого итальянского кинорежиссера и какими достоинствами должны обладать мужья. Жена соавтора, маленькая, вертлявая, с какими-то лисьими несытыми глазами и ультрасовременными взглядами, считала, что главное достоинство мужа – его профессия.
– Да и вообще профессия – это и есть человек, – говорила она.
– Вот как? – Извольский откровенно усмехнулся. – Вы где работаете?
– Я? Нигде. Значит, пустое место?
– Это не мой вывод.
– Но ваша логика.
– Нет, ваша! – Извольский рассмеялся. Чувствуя, что попала впросак, дама принялась объясняться:
– Я окончила юридический, работала в НИИ консультантом. Но муж против. А вообще я могла бы прекрасно устроиться на киностудии, у меня есть связи.
– Лицедействовать?
– Сниматься, – пояснила дама, не очень уверенная, что это то же самое.
– У вас талант?
– Не смешите. В кино главное – обнахалиться.
– Главное – что?
– Обнахалиться. Освободиться от стеснительности.
– Ах, так?
«Главное, обнахалиться, – усмехнулся Долотов. – Словно ты еще не обнахалилась».
Не злобствуй, – тут же одернул он себя. – Если тебе не везет, это не ее вина».
Мать Игоря вернулась из кухни и объявила, что плов поспевает, и попросила гостей освободить для него место в середине стола.
Все в комнате дружно принялись теснить богатую сервировку. Вставшая у Стола рядом с Извольским Валерия показалась Долотову ниже ростом, почти вровень с Витюлькой. А когда отошла, Долотов увидел, что на ней простенькие черные босоножки на очень низком каблуке.
Едва он присел к столу, как Игорь внес внушительный казан с пловом. Водруженный на богатую столешницу черный от копоти сосуд выглядел модной грубостью рядом с позолотой фарфора.
– Вот! Готово! – объявил Игорь.
Евгения Михайловна стояла рядом, переводя глаза с сына на гостей, будто выискивала, нет ли среди них кощунственно сомневающихся в талантах ее единственного.
– Друзья, одно условие! Никаких речей, тостов! Никаких поздравлений, никакого ритуала! – Игорь прижал руки к груди, – Это не кутья, а плов, не надо портить его вкус. Очень прошу!
Это было хорошее начало. За столом сразу стадо легко, весело и громогласно.
– Вы от меня прячетесь? – услышал Долотов и только тогда заметил, что Валерия присела рядом.
По другую сторону от нее сидел Извольский, как видно, взявший на себя обязанности ее кавалера. Долотов смешался. Он был почему-то уверен, что она знает, не может не знать, что он думает о ней, и никак не ожидал увидеть ее рядом, а того менее – услышать вот это дружелюбное обращение.
– От вас надо прятаться? – уступая непонятному желанию одернугь ее, спросил он и отвернулся, чувствуя на себе ее взгляд, как чувствуют солнечный зайчик.
Она повернулась к Извольскому, а Долотов услыхал, как весело и легко они заговорили.
«Ты никогда не умел разговаривать с женщинами, – сказал себе Долотов. – А с кем ты умел разговаривать?»
…Вечер затянулся. Все были в меру оживлены, все много говорили, но уже не о литературе, а о плове, грибах, осетрине, об умении пить «в плепорцию», о минувшей зиме, хоккее, а та минута, которая подсказывает гостям, что пора и честь знать, все не приходила.
Наблюдая за сидевшим напротив Одинцовым, ставшим к концу вечера притягательный центром внимания, Долотов представлял его рядом с Валерией и чувствовал в душе нарастающую обиду.
– Непростой вы какой-то, Борис Михайлович, – услышал он игриво-доверительный голос жены соавтора, сидевшей справа от Долотова. – Честное слово! Рядом с вами только и думаешь, как бы не ляпнуть чего или повернуться не так! Разве мужчины такими должны быть?
– А какими? – Долотов спросил это с таким озабоченно-заинтересованным видом, словно ему посулили сообщить чрезвычайную новость.
– Сказала бы, да, знаю, высмеете… – Она уже была не рада, что начала разговор.
