— Слышал? — спросил Энрике.
— Не кажется тебе, как будто человек кричит вдали, у того конца трубы? — спросил магнат.
— Да, — ответил мавр. — Кто-то отчаянно зовет на помощь
— Ошибаемся мы или это в самом деле человеческий голос?
— Это голос, готов поставить свой пистолет против грошового ножа, — сказал Энрике.
— А может быть, это просто шум воды, пробивающейся под трубой? — высказал свое предположение Энрике.
— Нет, это невозможно, — ответил мавр. — Вода не может производить такого звука, она падает с высоты и журчит на все лады.
— Ну, стало быть, там дьявол гуляет, как я уже сказал.
— Надо разгадать эту тайну, друзья. Земля поддается легко, и через несколько дней проход будет готов.
— Тогда Вельзевулу уже надоест бродить, и мы не найдем даже волоска из его хвоста.
— Начинай, друг. Времени терять нельзя. Когда ты устанешь, я тебя сменю.
Все снова яростно принялись за работу, торопясь выйти из этой могилы, где им грозила голодная смерть.
Тосканец с помощью графа рыл проход; другие относили землю, между тем как Афза занялась приготовлением обеда с помощью нескольких факелов, найденных между бочонками с порохом.
Время от времени адвокат прерывал работу и, приникнув ухом к проходу, мало-помалу удлинявшемуся, прислушивался то к усиливавшемуся, то к ослабевавшему крику.
— Мне думается, это вода падает в трубу, — рассуждал он. — Невозможно, чтобы здесь могло скрываться человеческое существо. Ну, увидим!
Работа шла быстро, однако при соблюдении необходимых предосторожностей от обвала, которого можно было опасаться.
Когда тосканец выбился из сил, его сменил граф, и проход около трубы, проводившей воздух, становился все шире благодаря гигантской силе мадьяра. Мысль, что он работает для спасения Афзы, своей милой Звезды Атласа, придавала ему еще больше энергии.
Целый день, за исключением какого-нибудь часа, потраченного на еду, прошел в напряженной работе.
Однако продвигаться становилось все труднее, так как земля все чаще осыпалась.
Граф перебрал почти все оружие арсенала: были пущены в ход ятаганы и широкие короткие сабли.
У заключенных мелькнула было мысль разбить бочонки, чтобы воспользоваться досками, но их удержало опасение, что какая-нибудь искра от факелов, горевших у входа в проход, может попасть в порох и вызвать опасный взрыв.
Вечером — легионеры захватили с собой большие серебряные часы — работы были прекращены. Все страшно утомились десятичасовым трудом, который жара, царившая в подземелье, делала еще тяжелее.
Перед ужином еще раз поднялись на лесенку, чтобы убедиться, не вернулся ли марабут. Но несчастный находился слишком далеко от куббы, чтобы услышать отчаянный призыв заключенных в подземелье.
— Напрасно мы будем надрываться, — сказал тосканец. — Бедняга, вероятно, уже переселился в желудок какого-нибудь льва. Мир его душе; не станем больше надеяться на него.
— А мне кажется, он не умер, — сказал граф. — Я не отчаиваюсь, что мы еще увидимся.
— На луне?
— Не мог он исчезнуть так внезапно. Я уверен, что его увезли спаги.
— Ну, именно в таком случае мы и не увидим его. Шкура араба не дорого ценится в Алжире, и расстрелять араба ничего не стоит.
— Не совсем так: он марабут и притом святой человек; если его тронут, за него станет его кубба и поклонники, не правда ли, Хасси?
— Совершенно верно, — ответил мавр.
— А ты надеешься увидеть его?
— Если бы Мулей-Хари был еще жив и на свободе, он вернулся бы сюда. Если он не пришел, значит, умер, и нам остается рассчитывать только на собственные силы, если мы хотим достигнуть цепи Атласа и полной безопасности. Но пока оставим заботу о нем и поужинаем. Афза сотворила чудеса.
Действительно, несмотря на скудную провизию, имевшуюся под рукой, Афза приготовила прекрасный кускуссу, хотя и поджарила его на огне факела, и, кроме того, испекла что-то вроде довольно вкусного пирога из фиников, сухих абрикосов и изюма.
Проспав часов девять, легионеры, мавр и Ару снова усердно принялись за работу.
Но предварительно Энрике снова приложил ухо к отверстию трубы и, к своему великому удивлению, опять услыхал доносившийся по ней крик.
— Это человек или зверь, — сказал он. — Желал бы я только знать, почему он так упорно кричит перед трубой.
— Узнаем, когда откроем проход, — ответил граф. — Излишне ломать себе голову над объяснением этой загадки.
— А между тем я охотно отдал бы за это объяснение даже свои часы — последнее воспоминание об отцовском бриге.
— Лучше тебе сохранить их и работать. Мы еще не знаем, какой длины будет проход и сколько времени нам придется рыться под землей, пока мы выйдем на поверхность Если уж дело затянется, придется прибегнуть к крайнему средству: разрушить куббу.
— Что ты собираешься сделать, граф?
— Пока станем работать, Энрике. Потом я объясню тебе свою мысль.
Они взяли шпаги и снова принялись за трудную работу при свете коптивших факелов, так как в подземелье не проникало ни одного луча света.
Работали по-прежнему осторожно, предварительно удостоверяясь в плотности почвы и роя больше под трубой, чем поверх ее, чтобы она хоть отчасти служила защитой от обвала.
Таким образом прошел этот день, а за ним еще два. Проход имел теперь метров тринадцать длины, и уже можно было надеяться, что поверхность земли недалека, как вдруг обвалившаяся земля засыпала Энрике, работавшего впереди других, по пояс. Граф, стоявший за ним, едва успел отскочить на несколько футов.
— По-моему, легче сражаться со львом, чем изображать из себя рудокопа, — сказал тосканец. — Клянусь всеми камбалами Средиземного моря! Скверное ремесло!
— Мы бросим его, — сказал граф.
— Как? Ты отказываешься от надежды выбраться из этой могилы?
— Нет, друг, но мы заставим работать силу побольше нашей. Только сначала выберемся из этой дыры, чтобы новый обвал не засыпал нас.
Они медленно отступили назад и присоединились к Хасси, очищавшему от земли вход в галерею.
— Прикажи отнести подальше факелы и открой бочонок. Мне надо фунтов25 десять пороха.
— Вы хотите заложить мину? — спросил мавр.
— Надо очистить почву. Дальше работать нельзя: мы дошли до песчаного слоя.
— А кубба не обрушится? — спросил мавр с беспокойством.
— Вчера я внимательно осмотрел своды подземелья и убедился в их прочности. Может быть, купол обвалится, а так же и стены куббы, но мы останемся невредимы.
— Ты очень красноречиво все описываешь, — сказал Энрике, по-видимому не убежденный этим объяснением. — Не хотелось бы, однако, чтобы все обрушилось и засыпало даже тоннель, на который мы положили столько труда.
