Он действительно взлетел бы в ливийское небо над барьерами и колючей проволокой, опоясывающей порт, если бы в эту минуту к нему не обратился громкий голос за его спиной. Он подскочил и всей своей тяжестью грохнулся на землю.
* * *
Прошло несколько секунд, прежде чем он отреагировал. За его спиной снова зазвучал голос:
– Эй!
Все, пропал, подумал индиец, капитан послал своих подручных. И сердце в его груди забилось, как барабан. Что делать? Обернуться как ни в чем не бывало? Не обращать внимания на голос и броситься бежать как сумасшедший к выходу? Тогда его быстро схватят.
– Эй, Аджа!
Сначала индиец решил, что ослышался.
– Черт побери!
Аджаташатру медленно повернул голову. Кто это так хорошо знает его имя?
– Не бойся, Аджа, это я.
Тут писатель узнал этот глухой голос, который впервые услышал через толстые стенки шкафа в трясущемся грузовике. Этот ужасный голос, который рассказал ему все свои секреты и при этом ни разу не дрогнул.
Это был он.
Вуираж.
У Аджаташатру почти навернулись слезы. Губы приоткрылись в широкой улыбке, и мужчины бросились обнимать друг друга.
С одной стороны, индиец был счастлив, что встретил своего друга, что появилось наконец знакомое лицо в этой части света, где все было для него чужим. Но с другой стороны, если Вуираж был здесь, в порту Триполи, это означало, что он не в Испании, не во Франции, что не спешит пересечь границу Великобритании, как предполагал. И от этого стало грустно.
– Вот это да, Аджаташатру, ловко же ты умеешь появляться, когда тебя не ждут! – воскликнул огромный негр, разомкнув объятия и хлопая его по плечу.
– Мир тесен, он мог бы уместиться на носовом платке из индийского шелка.
– Похоже, дела у тебя идут неплохо, – продолжал Вуираж, указывая на новый костюм индийца и его чемоданчик. – Ты похож на богатого индийского промышленника. Откуда ты?
Аджаташатру указал на «Мальвиль».
– Этот пароход пришел из Италии! – бросил суданец в недоумении. – Кажется, ты плыл не в ту сторону.
Экс-факир объяснил ему в третий раз в своей жизни, что он не беженец, как они, и не стремился оказаться в Англии.
– Послушай, – продолжал он под скептическим взглядом африканца, – я обещал тебе в грузовике, что все объясню. По известным причинам я не смог рассказать тебе свою историю. Но теперь, спасибо судьбе, наши пути снова встретились. Кажется, наступило время.
– Мактуб, – сказал тот, – это было предначертано.
* * *
Сидя перед кружками с теплым пивом в убогом баре неподалеку от порта, спрятавшись от военных и гудящего городского хаоса, мужчины завели откровенный разговор.
После того как они распрощались в Барселоне, Вуираж, который теперь путешествовал в одиночку, вернулся назад, насколько позволяло соглашение о международном повторном принятии. Его переправляли из страны в страну, словно государства сговорились перебрасываться гранатой с выдернутой чекой. Сперва Алжир, потом Тунис и наконец Ливия. Странновато, если учесть, что он не собирался двигаться по этому маршруту. Но не важно. Единственное, что имело значение для властей, – это подкинуть эту ядовитую конфету в ближайшую коробку с шоколадом. Можно сказать, что им удалось придумать эту чертову катапульту для иммигрантов.
Суданец ни за что не отступит, поскольку вернуться ни с чем было бы и страшным унижением, и личным провалом, и явным разбазариванием денег, которые собрала его деревня, взяв в долг, для того чтобы он смог уехать. Теперь он собирался снова пересечь Средиземное море, чтобы попасть на маленький итальянский остров Лампедуза. Если думать об этом, становится ужасно обидно. Ведь несколько дней назад он уже ступил на землю обетованную, Англию. Он был там. Если бы полиция не остановила этот проклятый грузовик!
– Но знаешь, бывает и хуже. Когда меня репатриировали, я разговорился с одним китайцем, который сказал мне, что они заплатили астрономические суммы, чтобы добраться в Европу на самолете по фальшивым паспортам прекрасного качества, а когда попали во Францию, должны были работать день и ночь в подпольных цехах в Париже, чтобы расплатиться с проводником. А у китайцев так развито уважение, что они даже не пытались бежать, показать ему кукиш и освободиться. Они потеряли бы тогда лицо, и для них было бы унизительно не вернуть деньги за доставку сюда. Короче, моральные обязательства. И они уселись за свои швейные машины и начали работать. С хорошенькими девушками обращаются иначе. Их запирают в мерзких квартирах и заставляют заниматься проституцией, чтобы оплатить дорогу в обещанный рай, но эта дорога очень скоро приводит прямо в ад.
Так говорил Вуираж, не зная, что молодые африканки разделяют такую же судьбу.
– Видишь, бывает хуже, чем нам, – заключил он. – Белые, черные, желтые, все мы в одной лодке.
– Не знаю, кому хуже, но это не самое страшное зло, Вуираж.
– А ты, Аджаташатру, ты расскажешь мне свою историю?
Индиец отпил глоток теплого пива и, поскольку они не торопились, начал сначала:
– Родился я между десятым и пятнадцатым января тысяча девятьсот семьдесят четвертого года (никто не знает точной даты) в Джайпуре, в Индии. Мать умерла от родов. Жизнь за жизнь. Так часто расплачиваются в бедных семьях. Отец был не в состоянии один растить мальчишку и отправил меня к своей сестре, матери Джамлиданупа, моего любимого кузена (я считаю его своим братом). Моя тетка Фулдава (произносите: Фу! давай!) жила в деревушке Кишанйогур, на границе с Пакистаном, в пустыне Тар. Там я и вырос, в Буддой забытом месте. Но тетка считала меня скорее лишним ртом, чем членом большой семьи, она делала все для того, чтобы мне жилось у них неуютно. Поэтому я всегда околачивался у соседки, Сиринг, которая воспитала меня как родного сына. Это было для нее совсем непросто. Я был непоседливым ребенком, но любознательным и ласковым. Я вырос на сказках, которые она для меня придумывала; я мечтал, что тоже стану писателем или рассказчиком разных историй. В то время мы почти голодали. Не было денег. Мы жили как нидерландцы, нет, как неандертальцы (всегда путаю эти слова). Однажды один англичанин, проезжавший мимо, геолог, изучавший пустыню Тар, единственный, кто интересовался этой кучей песка, что было мне непонятно, показал зажигалку и сказал, что подарит ее в обмен на фелляцию. В то время я не знал, что такое зажигалка. И еще меньше знал про фелляцию. Мне было всего девять лет. До тех пор, пока я не понял, что такое хорошо, а что плохо. Но мной уже достаточно попользовались. Короче, вокруг большого пальца англичанина вспыхнули искорки, и мне это показалось волшебством. Красивое голубое пламя прямо посреди пустыни. Он увидел, что эта вещица меня интересует. «Хочешь, правда?» – спросил он. И так я оказался на четвереньках, между его ногами, он делал что-то странное, чего я не понимал, но был счастлив, что взамен получу эту волшебную вещь. Я отсосал мужику за зажигалку! Представляешь! За эту проклятую зажигалку! Я-то был совсем ребенком. Теперь меня тошнит. Потом, после фелляции, я побежал показывать зажигалку друзьям. Всегда чувствуешь свое превосходство, когда показываешь фокусы. Только потому, что ты один знаешь секрет. И потому, что вызываешь восхищение. На это чувство подсаживаешься как на наркотик, уж поверь мне. Я, дитя пустыни и нищеты, вызываю восхищение, представляешь? Я стал факиром. Да, я мог утереть нос городским парням, а главное, разным умникам! Потому что поймать на крючок проще всего именно умных! Они уверены в себе, поэтому не обращают внимания. Думают, что никто не сможет их обмануть. И всё, попались! Они проигрывают, потому что слишком уверены в себе. Вот дураки – дело другое. Они привыкли, что их всегда держат за идиотов, поэтому, когда имеют дело с вралем, очень внимательны. Они скрупулезно изучают каждое ваше движение. Не отводят взгляда. Ничего не упускают. И в этом случае обмануть их гораздо труднее. Это говорил французский иллюзионист Робер-Уден. И был прав. Короче, подростком я какое-то время жил у уважаемого раджастанского йога. Я всему у него научился. Искусству глотать колоды из пятидесяти двух карт (кстати, я был очень привередливым и ел только карты марки «Бисикль»), ходить босиком по углям и осколкам стекла, протыкать тело кухонными ножами и по приказанию учителя осуществлять высококачественные фелляции. Из этого я заключил, что у взрослых так принято проявлять благодарность. Я глотал книги Робер-Удена, Терстона, Маскелина на эту тему (о магии, не об искусстве фелляции). Я заставлял веревку двигаться в такт моей флейте, карабкался по ней, а потом исчезал в облаке дыма. Моя ловкость заключалась в том, что я будто бы проявлял сверхъестественные способности. В деревне меня считали полубогом. Если бы они только знали! Мое главное достижение заключалось в том, что на самом деле я ни разу не попался. Как бы то ни было, благодаря моей репутации я в двадцать пять лет оказался у золотых ворот резиденции магараджи Легро Сингх Ле, где меня взяли на роль факира-шута. В мои обязанности входило развлекать двор. Любыми средствами. Я жил среди лжи, обмана, подделок. И этот обман быстро обернулся против меня. Понимаешь, я должен был войти в образ, и, поскольку гораздо эффектнее было утверждать, что я питаюсь только шурупами и ржавыми гвоздями, мне не давали другой еды. Я умирал с голоду. Продержался неделю. Однажды, когда я уже не мог больше выдержать, я украл на кухне что-то съестное и съел, прячась от нескромных взглядов. Меня поймали с поличным. Магараджа был оскорблен. Не из-за кражи, а потому, что я солгал. Я питался не болтами, а курятиной и креветками, как все смертные. Короче, я держал его за дурака, а человеку такого ранга с этим трудно смириться. Сначала мне сбрили усы, что было крайне унизительно, потом магараджа велел мне выбирать: либо я буду выступать в школах, обличая кражи и преступления, либо мне отрубят правую руку. «В любом случае факир не боится ни боли, ни смерти», – сказал он мне, широко улыбаясь. Разумеется, я выбрал первое. Чтобы отблагодарить его за право выбора, я самым наивным образом предложил ему фелляцию. Разве у взрослых не принято считать это знаком благодарности? Никто не объяснял мне, что это плохо. Я был еще девственником. Разъярившись, он выгнал меня из дворца пинком под зад. Я это понимаю. Теперь, когда я вспоминаю об этом, мне стыдно. Оказавшись без гроша, я снова превратился в странствующего жулика. Обманывал всех: соотечественников, туристов – короче, всех, кто попадался мне на пути. Не так давно я внушил односельчанам, что для меня жизненно важно купить кровать новой модели с гвоздями в ИКЕА. И они попались на удочку. Я с тем же успехом мог сообщить им, что отправляюсь на поиски золотого руна. Все в деревне скинулись. Разумеется, я не сплю в кровати с гвоздями. У меня мягкая постель, спрятанная в шкафу в гостиной. Но я подумал, что смогу потом ее продать. Возможно, это была просто прихоть, не знаю. Или я хотел убедиться, насколько эти простофили готовы заплатить за все, что мне хочется получить. Деревня влезла из-за меня в долги, как твоя для тебя, Вуираж. Но в моем случае – я их обманул. Из эгоизма. Я никому не желал помогать. Люди, которых я знаю с детства, давали мне деньги, хотя сами живут впроголодь. И все из желания помочь мне, помочь полубогу, которым я стал. Но это путешествие меня изменило. Я стал другим человеком. Прежде всего, меня потрясла твоя история. Потом другие встречи по воле неожиданных событий, отметившие все мое путешествие, любовь к Мари, я тебе о ней расскажу, дружба с Софи, и о ней я расскажу тебе. А потом восемьдесят пять тысяч евро в этом чемоданчике. Подожди, не смотри на меня так, Вуираж, я тебе все расскажу.
