Малайцы называют это чудо природы «manouk dewata» — божьи птички. Португальские моряки за красоту оперения прозвали их «passaros do sol» (птицы солнца), но прижилось название, данное им голландцами, — «avis paradiseus» (райские птицы). В 1598 году Иоганн ван Линсхотен создал о них настоящую легенду. «Эти удивительные существа, — пишет он, — не имеют ни крыльев, ни лапок, в чем можно убедиться, рассматривая чучела птиц, привезенных в Индию и в Голландию. Этот товар так драгоценен, что он очень редко попадает в Европу. Никому еще не удавалось увидеть их живыми, так как они все время находятся в воздухе и, всегда следуя за солнцем, опускаются на землю лишь перед смертью!»
Через сто с лишним лет после путешествия Линсхотена один из спутников Дампира увидел на Амбоне несколько таких птичек. Ему сообщили, хотя данная информация не соответствует действительности, что птицы эти любят мускатные орехи и, чтобы полакомиться ими, долетают чуть ли не до островов Банда, где, опьянев от муската, падают на землю и становятся добычей муравьев.
В 1760 году Линней[140], сам великий Линней, стал, видимо, жертвой той же мистификации, что и мореплаватели, поскольку знаменитый ученый назвал этот вид «paradisea apoda» («безногая райская птица»), хотя уже тогда имелись соответствующие действительности работы ряда естествоиспытателей. Впрочем, никто в Европе не видел этих птиц и не знал ничего об их жизни.
Вряд ли есть еще такие существа, о которых было бы рассказано столько нелепостей. Ведь были люди, вполне серьезно утверждавшие, что птицы эти лишены возможности садиться на землю и на деревья и цепляются за ветки имеющимися у них длинными усиками, говорили, что они не вьют гнезд, а спят, кладут яйца и высиживают птенцов на лету! Другие естествоиспытатели, пытаясь придать этим нелепостям больше правдоподобия, утверждали, что у самца на спинке есть небольшое углубление, куда самка откладывает яйцо и высиживает его. Некоторые авторы, считая эту гипотезу маловероятной, говорили, будто самка прячет яйцо под крыльями, среди своих длинных перьев и тому подобное.
Даже в наши дни об этих великолепных представителях животного царства Океании известно далеко не все, поскольку некоторые кабинетные натуралисты утверждают и пишут в своих трудах по естественной истории, что райские птицы ежегодно перелетают на острова Банда, Тернате и Амбон. В наши дни господа Рассел Уоллес и Ахилл Раффре вполне справедливо отвергают эту и ей подобные гипотезы. Однако жизнь райских птиц по-прежнему остается загадкой: малайцы иногда называют их «bourong mati» (мертвые птицы), ведь даже торговцы в этих краях сами никогда не видели их живыми.
Словно в награду за выпавшие на его долю невзгоды, Фрике, отличавшийся редкой любознательностью, получил возможность выяснить некоторые вопросы, касающиеся жизни этих удивительных птиц.
Охотники, человек тридцать, были вооружены на этот раз очень маленькими луками и стрелами, имевшими не костяные или железные наконечники, а шарики величиной с ноготь большого пальца, которыми они должны были оглушать птиц, не повредив при этом кожи и не испачкав кровью их нежное оперение. Фрике и Пьер захватили на всякий случай с собой ружья, хотя у них не было дроби, а птицы слишком высоко летали, чтобы можно было попасть в них пулями.
Отряд покинул дом глубокой ночью и оказался в девственном лесу за четверть часа до рассвета. Узинак запретил европейцам разговаривать, чтобы не вспугнуть птиц. Охотники продвигались по лесу гуськом, осторожно пробираясь сквозь покрытые росой лианы, бесшумно раздвигая высокие травы, обходя похожие на клубки огромных змей корни.
И вот, когда первые лучи солнца осветили верхушки деревьев, в не проснувшемся еще лесу раздался дрожащий звук, звук, полный радости и отваги. Птица солнца приветствовала возвращение светила. На этот громкий призывный крик ответил другой, более нежный крик самки. Затем со всех сторон полились, перебивая друг друга, звонкие песни самцов.
Отряд мгновенно остановился, папуасы, стараясь не дышать, притаились среди деревьев, держа наготове луки.
— Охота будет удачной… «бурун раджа»[141] (райские птицы) сейчас начнут свои «сакалели», — потирая руки, прошептал Узинак.
— Что это значит? — спросил Фрике.
— Они будут танцевать.
— Танцевать?
— Смотри внимательно и молчи…
Вскоре на высоте восьмидесяти футов над землей появилось около тридцати самцов. Они, словно стараясь превзойти соперников, покачивали разноцветными султанами, расправляли крылышки, чистили перья, гордо поднимали головки, кружились в воздухе, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Время от времени зеленый свод раздвигался и среди этой россыпи драгоценностей появлялась новая жемчужина. Ассамблея райских птиц была в полном разгаре.
Фрике как зачарованный не мог отвести глаз от такого волшебного зрелища, которое мало кому из европейцев удавалось увидеть. «Как жаль, что столько красот скрыто от человеческих глаз, — думал он, — но все это умрет в тот самый день, когда сюда проникнет цивилизация. Исчезнет девственный лес, а вместе с ним исчезнут и его обитатели, чью красоту могут оценить лишь лучшие представители нашего просвещенного мира…»
Размышления Фрике прервал раздавшийся вдруг короткий свист; одна из птиц, настигнутая меткой стрелой охотника, сверкая на солнце, подобно драгоценному камню, падала на землю. Странно, но ее собратья, опьяненные солнцем и распираемые гордостью, продолжали шумно резвиться, стараясь превзойти друг друга в грации и красоте, не обращая внимания на то, что происходит внизу. Обычно пугливые райские птицы, заслышав незнакомые звуки, мгновенно исчезают, но во время своих брачных танцев («сакалели») они забывают обо всем.
Первая жертва упала прямо к ногам Фрике. Это был «большой изумруд» — кофейно-коричневая птица чуть меньше голубя с желто-соломенной грудкой и с изумрудной головкой; из-под крыльев у нее выглядывали два длинных густых пучка шелковистых перьев орехового цвета, окаймленных ярко-красной узенькой полоской. Эти пучки, когда птицы сидят на ветках, почти незаметны, но при первом же движении крыльев, поднимающихся вертикально вверх, голова вытягивается вперед, а оба пучка раскрываются, образуя окаймленные пурпуром веера. Самой птицы не видно, видно лишь золотое сияние ее перьев, оттененное желтой грудкой и изумрудной головкой, что производит незабываемое впечатление.
Охота на птиц, к большому огорчению Фрике и Пьера, проклинавших в душе алчность малайцев и кокетство цивилизованных дам, была в самом разгаре. Служивших для самцов приманкою самок, оперение которых, впрочем, не отличалось подобным великолепием, папуасы не трогали[142].
