— Даю слово, полковник, — отвечал Владимир.
Полковник ушел, оставив, впрочем, Эка с полицейскими сторожить дом.
Не станем описывать горячие излияния, которым предались Иван, Илька и Владимир. Доктор Гамин и г-н Делапорт поспешили оставить их одних. Семья учителя снова после долгих лет пережила несколько мгновений настоящего счастья. Снова они были вместе, говорили друг с другом, даже строили планы на будущее. Они забыли и опасное положение Янова и его осуждение на каторгу; не думали они ни о последствиях его побега из Сибири, которые могли быть ужасны, ни о полковнике, который должен был скоро вернуться и сообщить решение губернатора.
Полковник вернулся через час и, обратившись к Владимиру, сказал:
— По приказу генерала Горко вы отправитесь в рижскую крепость, где будете дожидаться распоряжений из Петербурга.
— Я готов подчиниться, полковник, — ответил Владимир и, обращаясь к своим близким, сказал: — Прощай, мой отец, мой брат Иван, прощай, моя сестра Илька!
— Нет… ваша жена! — ответила девушка.
Они расстались. Надолго ли? Владимир Янов покинул дом, в который он принес столько счастья.
С этого дня всеобщее внимание, вызываемое этим далеко не законченным делом, было приковано к беглецу, который не поколебался ради спасения Николева пожертвовать своей свободой, а может быть, и жизнью, — ведь он политический преступник. Как бы ни относиться к делу Дмитрия Николева, нельзя было не восхищаться таким поступком. Даже в противном лагере женщины наперебой славили благородство души Владимира Янова. Вызывала сочувствие и столь трогательная сторона в его историй — любовь к Ильке Никелевой, их внезапная разлука накануне свадьбы!.. Однако какое же решение примет теперь император?.. Отправят ли несчастного обратно в Восточную Сибирь, откуда он бежал ценой стольких усилий, преодолев столько опасностей? Не суждено ли невесте, обретшей мимолетное счастье встречи с ним, оплакивать его вечно?.. Что ожидает его по выходе из рижской крепости: заслужит ли он помилование, или будет снова отправлен в изгнание?..
Было бы, однако, ошибкой предполагать, что внезапное и никем нежданное вмешательство Владимира Янова совершенно оправдало в глазах всех Дмитрия Николева. В таком городе, как Рига, столь проникнутом германским духом, этого не могло случиться. В особенности высшие слои рижского общества не могли примириться с тем, что этот учитель — выразитель чаяний славянского населения — так просто отделался от тяготевшего над ним обвинения. Газеты немецкой партии со свойственной им недобросовестностью продолжали всячески внушать сомнение в невиновности Николева. Ведь убийца-то до сих пор не был обнаружен. Жертва взывала к отмщению, и взывала главным образом злобными, нетерпимыми голосами противников всего русского.
Выражая мнение многочисленных врагов учителя, не желавших упускать из рук добычу, Франк Иохаузен говорил:
— Допустим, что причина поездки Дмитрия Николева теперь известна… Пусть он ездил в Пернов для встречи с Владимиром Яновым!.. Пусть даже в четыре часа утра он вышел из корчмы лишь для того, чтобы скорее добраться до Пернова!.. Но ночь-то с тринадцатого на четырнадцатое он провел все же в трактире «Сломанный крест», да или нет?.. Пох-то был убит ночью в этом самом трактире, да или нет?.. Кто же может быть убийцей как не путешественник, занимавший комнату, где обнаружено орудие взлома?.. А разве не Дмитрий Николев этот самый путешественник?..
На такие вопросы можно было дать только утвердительный ответ. Но против «да или нет» банкира можно было поставить следующие вопросы: «Разве не мог совершить убийство какой-нибудь злоумышленник, явившийся с улицы, да или нет?.. А не был ли убийцей корчмарь Кроф?.. Ведь он имел больше возможностей убить Поха до или после ухода учителя? Не знал разве Кроф, что в сумке банковского артельщика находится крупная сумма?»
На это следствие давало ответ, что при обыске не обнаружено никаких улик против трактирщика, — ответ не вполне убедительный. С другой стороны, судебные власти, не отказывались допустить, что это убийство могло быть делом рук одного из разбойников, замеченных с некоторых пор в Северной Лифляндии.
Таково было мнение полковника Рагенова, который на следующий день после описанных событий беседовал по поводу этого дела с майором Вердером и, как и следовало ожидать, не находил с ним общей точки зрения.
— Видите ли, майор, — говорил он, — мне кажется маловероятным, чтобы Николев вылез ночью из окна своей комнаты и забрался через окно к Поху…
— Ну, а следы на подоконнике?.. — возразил майор.
— Следы?.. Нужно бы сначала удостовериться, что они недавнего происхождения, а это вовсе не доказано… Трактир «Сломанный крест» стоит совершенно уединенно у дороги… Весьма вероятно, что какой-нибудь бродяга в ту или другую ночь пытался выломать ставень…
— Осмелюсь заметить, господин полковник, что убийца должен был знать о наличии крупной поживы, а как раз Николеву это было известно…
— И другим тоже, — с живостью возразил полковник Рагенов. — Ведь Пох весьма легкомысленно болтал об этом, держал свою сумку у всех на виду… Разве на знали об этом и Кроф, и кондуктор Брокс, и ямщики, сменявшиеся на каждой станции, не говоря уже о крестьянах и дровосеках, выпивавших в большой комнате, когда Николев и банковский артельщик вошли в трактир?
Это, конечно, были веские доводы. Подозрения падали не на одного только Дмитрия Николева. Оставалось еще доказать, что острая нужда в деньгах могла заставить учителя прибегнуть к убийству с грабежом.
Однако, несмотря ни на что, майор продолжал настаивать на виновности Николева.
— Я прихожу к выводу, — воскликнул полковник, — что немец всегда остается немцем…
— Как и славянин — всегда славянином, — отпарировал майор.
— Предоставим следователю Керсдорфу продолжать дознание, — заключил спор полковник Рагенов, — когда следствие кончится, будет время взвесить все «за» и «против».
В стороне от этих толков, разжигаемых политическими страстями того времени, г-н Керсдорф продолжал тщательно вести расследование. Ему всегда претила мысль о виновности Николева, и теперь, когда цель поездки учителя, которую тот до сих пор отказывался объяснить, стала известна, тем более находил он оправдание своему внутреннему убеждению. Но кто же тогда совершил убийство?.. Многие свидетели побывали в кабинете г-на Керсдорфа. Были тут и ямщики с различных станций между Ригой и Перновым, и крестьяне, и дровосеки, находившиеся в трактире, когда туда явился Пох, — словом, все, кто знал, зачем банковский артельщик ехал в Ревель, то есть знал, что он должен был внести там деньги на счет братьев Иохаузенов. Однако ничто не давало повода заподозрить кого-либо из этих людей.
