— Известно какое — казенное, — хмуро сказал Федосеев. — А кто людей принимать будет? Сказывали охотники, что вы сами в верховья собирались идти, — значит, люди на сплав соберутся! — польстил он секретарю. — Ну, я пойду печь растапливать, — живо сообщил он, направляясь к избе. — А рыбка свежая у меня найдется!
Утром Саламатов осматривал плотбища лесопункта. Нестеров пошел с ним. Перед пешим походом к верховьям Нима был назначен дневной отдых. Дальше глиссер не мог пробираться, и все зависело от силы пешеходов.
На берегу лежало, по крайней мере, тридцать тысяч фестметров. Нестеров с удивлением смотрел на спокойное лицо Саламатова. Как он собирается сплавить весь этот лес?
Равнодушная река пробегала мимо, разноцветная, говорливая. У берега вода была желтоватой, дальше принимала чистый зеленый оттенок. Вырываясь из гор, она шла по стрежню, не принимая примесей, — ледниковая вода, изумрудный набор.
Саламатов повернулся лицом к горам, приложив ладонь ко лбу, и долго смотрел вверх, на куполообразную главу Чувала. Нестеров поднял призматический бинокль и взглянул туда же. Выше линии леса начиналась полоса альпийских лугов. Теперь они были желтыми, и о весеннем цветении их можно было лишь догадаться. Еще выше, на фоне бледно-голубого неба, высились неровно обрезанные и уже покрытые снегом края горной вершины. На самом куполе темнели странные в своей неподвижности фигуры. Нестеров различал их в бинокль, но вряд ли их мог увидеть Саламатов.
Серые тучи низко проплыли над горой, скрыв на мгновение, как будто срезав, вершину. Саламатов задумчиво потер лоб, затем снова оглядел бесприютный, обдуваемый острым северным ветром берег. Федосеев сидел в сторонке на бревне.
— Федосеев, — окликнул его секретарь, — Лунина здесь не проезжала?
— Лесничиха? — отозвался Федосеев. — Лесничиха была. Вон ее лодка стоит.
Сторож указал рукой на берег, там стояла остроносая илимка и высились воткнутые в песок шесты, раскрашенные полосками. Подойдя к шестам, Нестеров выдернул один из них. Нижний конец его был окован железом, а повыше надето медное кольцо с надписью: «Христина Лунина». Лодка-илимка, с заостренными носом и кормой для свободного движения как по быстрой воде, так и по мелководью в любом направлении, также выделялась своей нарядностью. По бортам шла грубоватая, но выразительная резьба, напоминавшая письмена древних, что видел Нестеров на камне Писаном, — клиньями и ромбами, — а вдоль верхнего паза вилась берестяная прошва, которая не столько скрепляла доски, сколько должна была украшать лодку. Нестеров подумал: кочевники украшали сбрую коня, таежница украсила лодку, вверяя ей свою жизнь на порожистых и быстрых реках. Он представил себе знатную лесничиху, могучую и грузную женщину. Одна, с ружьем за плечами, стоя в лодке, она пробирается по лесным речкам, осматривает участок, охотится, ночует у костра, бродит в тяжелых сапогах по, некошеным мокрым травам.
— Куда же она ушла без лодки? — спросил Саламатов.
— А кто ее знает? Разве у такой спросишь? Переночевала, чаю напилась, ружье на плечо вскинула, да и ушла.
— А лодка?
— Что лодка? Кто ейную лодку тронет? Сейчас же закричат: на лесничихиной лодке тот-то пошел, пристал там, туда направился. И оглянуться не успеешь, как всадит заряд дроби пониже спины, — потом оправдывайся!
— Давно она ушла? — допытывался Саламатов.
— Так три же дня назад, я говорю. Людей переставила на верхние плотбища, переночевала одну ночь и ушла.
— И ничего не говорила?
— Может, с десятником и говорила. У такой не спросишь. С ней и сам-то Лунин шепотом разговаривал, — а я что? Она не любит, чтобы в ее дела мешались.
— Из охотничьих колхозов никто к реке не выходил?
— А что им тут делать? — равнодушно сказал Федосеев. — Раньше они в магазин наведывались, а теперь он закрыт.
Саламатов помолчал и сказал, обращаясь к Нестерову:
— Хочу вместе с вами через горы перевалить.
Федосеев с любопытством посмотрел на геолога и секретаря райкома. Он уже слышал из разговоров молодежи, что они собираются пройти на Ним, и не одобрял этой затеи. Он оглядел небо, белые вершины гор и вмешался в разговор:
— В горах снег выпал, а потом оттепель ударила, так что там снежных зажор много. Да и болота водой напились, еще утонете. А на верхотуре ветер сильный, к морозу поворачивает.
Саламатов взглянул на Нестерова. Нестеров как раз подумал о том, что дальнейший путь через горы будет нелегок. Но если Саламатов собирается разделить с ними этот путь, тем лучше. А кроме того, честно говоря, трудно вот сейчас здесь, на берегу, проститься с последним человеком, связывавшим людей отряда с большим миром.
— Я согласен, — сказал он.
— Вот и хорошо, — обрадовался Саламатов.
— И чего людям надобно? — недовольно ворчал сторож. — Нету у них настоящего спокойствия. Одна ушла невесть куда, теперь и эти в зимогоры записываются.
— Что ты бубнишь, Федосеев? — спросил секретарь.
— Мое дело сторона, — ответил сторож и пошел в барак помогать девушкам готовить обед.
На следующее утро они вышли в поход.
Теперь впереди шел Лукомцев.
Он вел их теми дорогами, которые не были нанесены на карты, но которые знает и помнит всякий охотник, горщик, приискатель, то есть каждый человек, проводящий большую часть жизни в лесу. Следом за Лукомцевым шли девушки, одетые в ватные куртки и штаны, опираясь на альпенштоки, чуть согнувшись под тяжестью заплечных мешков. Хотя большинство вещей было отправлено с обозом, все же продукты и кой-какие инструменты, взятые с собой, составляли изрядный груз. Со своими палками и ношей на плечах они были похожи на странников. Отойдя от бараков, помахав палками провожавшему их сторожу, девушки запели высокими голосами полюбившуюся им песню:
Убили солдата в жестоком бою,
Солдатское сердце не бьется.
И родину он не увидит свою,
Домой никогда не вернется…
— Хорошо идут! — сказал Саламатов.
Он и Нестеров стояли на обочине тропы, пропуская мимо себя отряд, медленно поднимавшийся в гору. Вот Лукомцев обернулся, разглядел замыкавших шествие Нестерова и Саламатова, просигналил им поворот и свернул в ущелье. Девушки вошли за ним как в ворота, и песня сразу притихла. Она еще звучала, но так, словно поющие скрывались под землей. Нестеров и Саламатов прибавили шагу, чтобы не отстать.
3
Путешествие с Нестеровым оказалось совсем не таким приятным, как думал Саламатов. Сергей останавливался чуть ли не у каждого обнажения породы, что-то записывал, зарисовывал, отбивал своим молотком осколки камня, хотя на взгляд Саламатова все эти камни ничем не отличались один от другого.
