Пахло сырой землей, мазутом, дымящимся шлаком, нагретыми рельсами – запах железной дороги, дальних странствий. За горизонтом призывно кричали паровозы, электрички трубили, как горнисты перед походом…
«Поеду, не утерплю…» – думал я.
Один из наших кандидатов уже разгуливал по перрону – худенький юноша лет восемнадцати, с пустоватым рюкзаком за плечами. У него были румяные щеки с пушком и длинные черные ресницы, как у девушки. Но смотрел он хмуро, даже вызывающе. Возможно, полагал, что сердитым он выглядит старше.
– Левушка Рубашев, – представил его Маринов. – Младший из наших кандидатов. В этом году перешел на второй курс.
В вагоне нас встретил второй кандидат – Николай, статный парень в хорошей офицерской шинели. Тут же сидел и третий – Глеб, почти великан, с огромными руками и ногами. Удобно расположившись у окошка, он точил свой нож на брусочке.
Потом пришли сразу двое – Вова и Саша. Вова прошелся по всему вагону, посидел на каждой скамейке, облюбовал самую уютную и усадил Сашу: стеречь место. Вова был одет необычно: коротенькая кожанка, мешковатые брюки-галифе и громадные ботинки. Оказалось, что одежду он занял у приятелей, а ботинки – у отца. Саша же был преувеличенно аккуратен: клетчатая кепка, хорошее пальто, галстук, шарф, желтые полуботинки.
– Добротно, но не для поездки за город, – заметил Маринов.
Саша виновато улыбнулся.
– А у меня другого нет, – сказал он.
Саша был застенчив, почти не участвовал в разговоре, а если и порывался вставить слово, Вова обрывал его шуточкой и сам же первый смеялся, заглядывая в глаза всем по очереди, как бы напрашиваясь на одобрение.
Минут за пять до отхода появилась Ирина (солнце выглянуло из-за облаков), а в самую последнюю минуту – Рома, долговязый парень с размашистыми движениями, в хорошо пригнанном лыжном костюме. Пришел-то он давно, но разгуливал в одиночестве по перрону и вскочил на подножку, когда поезд уже тронулся.
Из этих шестерых нам нужно было выбрать троих – самых полезных в путешествии. Нам нужно было выбрать, им – превзойти друг друга.
И, глядя на озабоченные лица студентов, я вспомнил свою собственную юность, когда, окончив десятилетку, пришел в приемную комиссию Геологоразведочного института. С каким ужасом оглядывал я всех встречных, когда мне сообщили, что на одно место – семь желающих! «Неужели, – думал я, – мне посчастливится оказаться среди лучших? Неужели я сумею сдать на одни пятерки?» И каждый, с кем я вступал в разговор, казался мне куда начитаннее и способнее, чем я.
Я пригласил Ирину сесть рядом, но верная помощница Маринова не захотела тратить на меня время. Она подошла к Вове и Саше и начала их расспрашивать – как учатся, что читают, чем интересуются. Маринов между тем экзаменовал Левушку. Я решил последовать их примеру и учинил допрос Роме.
Как я и думал, он был спортсмен – председатель секции легкой атлетики, имел разряды, достижения. Рома с охотой рассказывал, какое время показывал он и его соперники, без запинки называя десятые доли секунды. Но за годы войны я оторвался от спорта и не знал теперь, должен я восхищаться или сокрушаться.
Легко покачиваясь на рессорах, электричка мчалась мимо дачных поселков, давно слившихся в единый город. Колеса рокотали на стыках, ухали пустые вагоны. Когда поезд замедлял ход, Глеб смотрел в свое расписание и громко объявлял:
– Ново-Гиреево, Реутово, Салтыковка…
Под лучами солнца утренняя дымка рассеялась, проглянуло голубое небо, и все лужи и болотца засверкали, как зеркала.
Но вот и Железнодорожная. Мокрый песок, чавкающая почва, пруды за путями. Сразу за станцией лесок. В ямах и под деревьями еще лежит ноздреватый снег – последнее воспоминание об ушедшей зиме. А на полянах, среди свалявшейся прошлогодней травы, уже пробиваются язычки свежей зелени.
Опьянев от весны и солнца, студенты потеряли солидность: бегали, кричали, толкали друг друга. С полным пренебрежением к своему здоровью и чужой одежде Вова шлепал по всем лужам подряд.
– Смотрите! – кричал он то и дело. – Смотрите, трава! Смотрите, мох!
– Лишайник, а не мох, – поправил Лева.
И даже сообщил латинское название лишайника. Но через несколько минут он и сам спутал ольху с осиной. Лева был горожанин и природу знал больше по книжным иллюстрациям.
На каждом шагу попадалось что-нибудь любопытное. Вот муравейник высотой полметра. Сколько же здесь муравьев: тысячи или сотни тысяч? У срубленного дерева с изгрызенной корой Маринов показал заячьи следы. Потом мы вышли на заброшенную лесную дорогу с ледком в глубоких колеях.
– А что возили по этой дороге? – спросил Маринов.
Студенты были в недоумении:
– Мало ли что возили – продукты, бензин, запасные части, полушубки!
И только Глеб сумел ответить.
– Лес возили, – сказал он. – Повсюду вдоль дороги сосновая кора. И валили поблизости – коры много, а она обдирается на первых километрах.
Глеба нельзя назвать молчаливым, но он немногословен. Высказывается он коротко и твердо. И остальные не спорят с ним – видимо, он пользуется авторитетом. Только Рома позволяет себе острить:
– А по-моему, здесь невест возили, – говорит он и поднимает с земли полинявшую ленточку.
Вскоре выяснилось, что Глеб был прав. Мы вышли на вырубку. Лес кончился, дальше шел мокрый луг, пересеченный довольно широкой канавой. Маринов перескочил ее почти без разбега и, не оборачиваясь, двинулся дальше.
Только Рома взял препятствие без труда. Разбежавшись, он оттолкнулся и красиво присел на противоположном берегу, вытянув перед собой руки. У Николая получилось не так красиво. Отчаянный Вова, скинув ботинки, переправился вброд по торфяной жиже. За ними отважился Лева. Он начал разбег, как Рома, с того же пригорка, так же подпрыгнул на первом шагу, но сил у него не хватило. Одной ногой Лева угодил в грязь и растянулся на откосе.
А Глеб не стал рисковать – он осмотрелся, увидел метров за сто узкое место и там перешагнул. Николай, перепрыгнувший раньше, побежал туда и подал руку Ирине.
На этой стороне остался лишь Саша. Он заметался с испуганным выражением лица, но, видя, что никто не ждет его, решился, прыгнул – и угодил прямо в канаву.
Когда он выбрался наверх, мокрый, бледный и грязный, товарищи встретили его смехом.
– А костюмчик-то пропал! – заметил безжалостно Рома.
Николай, сдерживая веселую улыбку, вытащил из полевой сумки газету, заставил Сашу разуться, снять носки и завернуть ноги газетой. В его уверенных движениях чувствовался бывалый солдат, и газету он заворачивал именно так, как заворачивают в армии портянки.
