Сам Джек этого не понимал. Практическое приложение теоретических расчетов его не интересовало. В стерильной атмосфере математических уравнений у него не возникало даже мысли о том, к каким последствиям для фондовой биржи могли привести его труды. Я — понимал. Резерфорд в начале двадцатого столетия занимался чистой теорией, однако именно его работы привели к взрыву над Хиросимой. Ученые, не столь гениальные, как Джек, покопавшись в его расчетах, нашли бы, как высвободить энергию атома. Причем обошлись бы как без деления атома, так и без ядерного синтеза. Появлялась возможность черпать из атома энергию, словно воду из колодца. Если Джек доводил свою работу до логического конца, чашка земли могла бы питать мегаваттовый генератор. Нескольких капель воды хватило бы для полета на Лупу. То была сказочная энергия.
Но работу свою Джек не завершил.
На третий год пребывания в Ирвине он пришел ко мне, усталый, подавленный, чтобы сказать, что прерывает подготовку диссертации. Он, мол, дошел до той точки, где надо остановиться и обдумать достигнутое. А пока просит разрешения на участие в каких-либо экспериментах. Для того, чтобы сменить обстановку. Я, естественно, согласился.
Я ничего не сказал ему о том практическом потенциале, что таился в его исследованиях. Не считал себя вправе. Признаюсь, его решение приостановить работу над диссертацией вызвало у меня не только разочарование, но и облегчение. Я задумывался над тем, что могло произойти с нашим обществом через десять или пятнадцать лет, когда, благодаря Джеку, каждый дом получил бы неиссякаемый источник света и тепла, а транспорт и коммуникационные системы перестали бы зависеть от традиционных способов подачи энергии, когда рухнула бы привычная структура отношений труда и капитала. Социология — не моя специальность, но выводы, к которым я пришел, меня встревожили. И, будь я руководителем одной из транснациональных корпораций, я приказал бы незамедлительно убить Джека. Но я был физиком, а потому всего лишь заволновался.
Молчание, естественно, превращало меня в соучастника уничтожения созданной человечеством экономики. Я мог бы указать Джеку, что успешное завершение его работы даст каждому из нас доступ к дешевой, ничем не ограниченной энергии, разрушит саму основу человеческого общества, разобщит людей.
Джек бродил по студенческому городку, много времени проводил на ускорителе, словно впервые узнал, что в физике есть место не только теории, но и эксперименту, и не уставал радоваться своей новой игрушке. Ускоритель у нас был самый современный, с протоновым контуром, с инжектором нейтронов, мощностью в триллион электрон-вольт. Бесцельность его занятий не укрылась от окружающих. Он откровенно убивал время.
Неужели лишь потому, что нуждался в отдыхе? Или осознал, к чему могли привести его исследования, и испугался?
В конце второго семестра безделья он попросился ко мне на прием.
— Лео, я хочу уйти из университета, — начал он.
— Ты получил более выгодное предложение? — удивился я.
— Глупость какая. Я ухожу из физики.
— Уходишь… из физики…
— И женюсь. Вы знаете Ширли Фриш. Видели меня с ней. Свадьба через воскресенье. Гостей будет немного, но я хочу, чтобы вы пришли.
— А потом?
— Мы купили дом в Аризоне. В пустыне, неподалеку от Тусона. И переезжаем туда.
— И что ты будешь там делать, Джек?
— Размышлять. Может, начну писать. Мне хотелось бы найти ответ на некоторые философские вопросы.
— А деньги? Университетской стипендии…
— Я получил небольшое наследство, которое, спасибо адвокатам, давным-давно вложили в акции, приносящие высокие дивиденды. Есть деньги и у Ширли. Немного, но нам хватит. Мы отделяемся от человеческого общества. И я не хочу скрывать этого от вас.
— А как же твоя диссертация, Джек?
— Останется незаконченной.
— Но ты уже близок к финишу.
— Я забрел в тупик. И не вижу выхода, — он поймал мой взгляд. Хотел ли он сказать, что не решается идти дальше? Вызвано его отступление научной неудачей или моральными колебаниями? Я хотел спросить. Ждал, что он заговорит сам. Он молчал. С натянутой улыбкой. Наконец разлепил губы. — Лео, думаю, что в физике мне не сделать ничего стоящего.
— Это не так. Ты…
— Видите ли, я даже не хочу делать что-либо стоящее.
— Однако!
— Вы меня простите? Останетесь моим другом? Нашим другом?
Я пришел на свадьбу. Один из четырех гостей. Невесту я встречал несколько раз. Двадцать два года, симпатичная блондинка, выпускница факультета социологии. Одному Богу известно, где Джек, денно и нощно корпящий над столом, познакомился с ней, но по всему чувствовалось, что они очень любят друг друга. Роста она была высокого, с золотистыми, рассыпанными по плечам волосами, кожей цвета персика, большими темными глазами, сильным, спортивным телом. Одним словом, красавица, ослепительная в белом коротком подвенечном платье. Церемония не заняла много времени, расписались они в муниципалитете, без церковного благословения. Потом мы сели за праздничный стол, а ближе к вечеру новобрачные покинули нас.
Месяц спустя они пригласили меня провести неделю в Аризоне.
Я подумал, приглашение послано для проформы, и вежливо отказался, полагая, что того от меня и ждут. Джек позвонил, настаивая на моем приезде. Лицо его осталось таким же худым, но зеленоватый экран видеофона ясно показывал, что напряженность и усталость исчезли бесследно. Я согласился. Дом их, как выяснилось, располагался в подпой изоляции, на мили вокруг простиралась пустыня. И тем не менее хозяева его имели возможность пользоваться всеми благами цивилизации. Ширли и Джека я нашел загорелыми, радостными, излучающими любовь и покой. В первый же день они повели меня в пустыню и смеялись, как дети, стоило им увидеть зайца, пустынную крысу или длинную зеленую ящерицу. Они опускались на колени, чтобы показать мне маленькие растения, едва вылезающие из земли.
Их дом стал для меня подлинным прибежищем. Я мог приехать в любое время, предупредив разве что за день, если у меня возникало такое желание. И хотя время от времени я получал от них официальное приглашение, они настаивали на ином порядке: я имел полное право приглашать себя сам. Им я и пользовался. Иногда мои поездки в Аризону разделяли восемь или десять месяцев, бывало, что я проводил у них пять или шесть уик-эндов кряду. Установившегося порядка не было. Необходимость увидеться с Джеком и Ширли полностью определялась моим настроением. Их же настроение никогда не менялось. Им всегда светило солнце. Я не припоминаю случая, чтобы они поссорились или хоть в чем-то разошлись во мнениях. И лишь когда в их жизнь ворвался Ворнан Девятнадцатый, между ними разверзлась пропасть.
