— Я-то думал, ваш отец ненавидит браконьеров, — сказал я.
— О, господи! Мукунга — охотник. Убивать, чтобы прокормиться и выжить, и убивать ради наживы — совсем разные вещи, вот из-за чего отец схлестнулся с Алексом. А в Марсабите… только один человек когда-либо пытался сделать это в Марсабите… — Ее голос стих, и мне показалось, что она вздохнула, хотя не уверен. — Тембо. Так они его звали. «Тембо» и «ндову» — одно и тоже, эти слова означают «слон». И они правы: с годами он становится все больше похож на слона. Иногда я задумывалась… — Она умолкла, чуть повернув голову. — Вы, наверное, удивляетесь, почему я зову его Тембо, но моя мать умерла, и я почти все свое детство провела в лагерях в буше, под присмотром людей вроде Мукунги. Они обращались к нему «Бвана нкубва» — «Большой белый вождь», но между собой называли его не иначе как Тембо. Я просто привыкла. — Она отрывисто засмеялась. — Думаю, когда вы с ним встретитесь…
Она лезла на берег, продираясь сквозь низкую поросль, я карабкался следом. Вдруг к моей пояснице прижали что-то твердое, и чей-то голос произнес по-английски:
— Не двигаться.
Я застыл, кожа покрылась мурашками, между лопаток потек пот.
— Это ты, Мтоме? — Девушка вернулась и с улыбкой протянула руку. Ствол ружья больше не упирался в мою спину. Я обернулся и увидел, что совсем рядом со мной стоит высокий худощавый и очень черный человек с дряблыми отвислыми мочками ушей, привыкшими к украшениям, которых сейчас не было. Человек был одет в рубаху и штаны цвета хаки, которые держались на широком кожаном патронташе. Он растерянно улыбнулся, глубокий шрам на левой щеке сморщился, показались сломанные корешки двух передних зубов.
— Тембо еще не вернулся? — спросила Мери.
— Нет, миссамари. Обратно скоро, — он взглянул на дешевые наручные часы. — Тембо ушел один час. Вы хотите что-нибудь?
— Чаю. У тебя есть чай?
Мтоме кивнул. Его улыбка стала шире.
— Много чая, много сахара. Нет молока. Тембо ушел доить буйвола.
Тихонько смеясь своей шутке, он продрался на небольшую полянку, где стояла маленькая палатка и чернело кострище. В развилке дерева виднелись два ружья, на ветвях сушились куски мяса.
Мтоме присел на корточки перед головешками и принялся раздувать их, а мы с Мери растянулись на сырой земле. Потом Мтоме без умолку говорил что-то на быстром трескучем наречии, обращаясь к Мери Делден.
— Мтоме сказал, что работал поваром у каких-то солдат, стоявших на краю Рифтовой долины, и туда приехал патруль полиции безопасности. От них он и прослышал о возвращении Тембо. — Ее голос звучал лениво, почти сонно. — Лет, наверное, шестнадцать назад этого человека привезли с севера. Близ Самбуру, возле заповедника Метьюз Рейндж, его чуть не убил буйвол. — И она добавила: — У нас никогда не было лучшего кашевара. А еще Мтоме — очень хороший стрелок.
Я помнил Метьюз Рейндж по карте. Он был расположен к северу от тропы на Южный Хорр, ведущий к озеру Рудольф.
— Он знает озеро? — спросил я.
— Конечно. Он из племени туркана. Родился там и много раз путешествовал к озеру Рудольф с моим отцом. И на Кулал тоже. Он знает эту страну вдоль и поперек.
Меня заинтересовало то обстоятельство, что Мтоме родился возле озера Рудольф.
— Спросите его, лазал ли он когда-нибудь на гору под названием Порр. — Я произнес имя горы по буквам и объяснил, что она стоит на восточном берегу озера Рудольф и похожа на пирамиду. Мери села, крепко обхватив руками колени.
— Теперь вспоминаю. Гора упоминается в книге Петера ван Делдена.
Мтоме вручил Мери жестяную кружку.
— Вот почему вы хотите отправиться к озеру Рудольф. Чтобы взойти на Порр?
Я заколебался. Но теперь, когда она привела меня сюда для встречи с отцом, уже не было смысла секретничать.
— Похоже, там был какой-то город. Не «город» в нашем понимании, а скорее кучка каменных жилищ на верхушке пирамидальной горы. — Мне сунули кружку с чаем, такую горячую, что я едва не уронил ее. — Петер ван Делден считал, что это и есть гора Порр. Но он никогда не забирался на ее вершину.
— Этого нет в книге.
— Нет. — Я умолк, гадая, сколь много можно ей рассказать, и в этот миг за моей спиной раздался голос:
— Кто это, Мери?
Голос был мягкий и в то же время очень сочный, почти рык. Я обернулся и увидел человека возле дерева, к которому были прислонены ружья. Его глаза неотрывно смотрели на меня из-под густых седых бровей.
— Я Колин Тейт, — сказал я, поднимаясь.
Он молчал, я тоже. Я был слишком удивлен мощью этого человека, необыкновенным ощущением силы, которой веяло от него. Я знал по фотографиям в его книге, что он внушительная фигура, но среди этих фотографий не было ни одного снимка крупным планом, и вид этого большого, как бы высеченного топором лица, состоявшего, казалось, из одного носа в обрамлении густых седых волос и бороды, застал меня врасплох, заставив вспомнить детство и иллюстрированную библию с портретом Иоанна Крестителя, молящегося в пустыне.
— Колин писал тебе, — сказала Мери. Не сводя с меня глаз, он слегка склонил голову.
— Зачем ты привела его сюда? Я же тебе объяснил…
— Он не пожелал сказать мне, в чем дело. А поскольку в усадьбе ничего не происходит… — Она резко пожала плечами. — После твоего выступления на конференции устроить встречу было бы нелегко.
Он поднял руку и принялся теребить бороду.
— Значит, конференция еще не открылась?
— Нет. Все так, как ты и предполагал: Кимани задерживается.
Он кивнул.
— Стало быть, он не намерен позволить им смотреть Серенгети. Жаль, что я не смог поговорить с Майной или Нгуги в Найроби. Если б мне удалось встретиться с ними или выступить по радио… — Он стоял, поглаживая бороду и глядя на меня в глубокой задумчивости. — Вы с телевидения, мистер Тейт? Так, кажется, вы сказали в вашем письме. Я полагаю, у вас есть с собой камеры?
— Да, в усадьбе.
— Вы хотели бы поснимать Серенгети вместо того, чтобы торчать на открытии конференции? — Он вытащил из кармана линялой охотничьей куртки трубку, приблизился и, присев возле меня на корточки, начал набивать ее. Табак он доставал из кисета, сшитого, судя по виду, из шкуры леопарда. — Раз уж вы здесь…
Он следил за мной, и я смутился под холодным взглядом этих бледных глаз.
Мтоме наполнял кружку из закопченного чайника, а я молчал, думая о том, насколько, должно быть, одиноко чувствует себя этот человек, за которым охотится служба безопасности. Он набивал трубку долго и неторопливо. У него были необыкновенно крупные, сильные руки с густой сеткой вздутых вен. За все время он ни разу не отвел глаз от моего лица. Наконец ван Делден сказал:
