– Пошли к хижине.
– Будь он там, вышел бы сюда.
– Правильно. Но на худой конец мы можем у него стащить чего-нибудь поесть. Я пропустил и завтрак, и обед.
Она стояла на песке, слегка расставив ноги, руки уперев в бока.
– Ты уверен, что затащил меня туда, куда надо?
– Какого черта мне иначе понадобилось бы тащить вас сюда?
– Начинаю догадываться, и причем с отвращением.
У меня стало прорезаться понимание ее расположения духа.
– Вы, видимо, предполагаете, что после завтрака я планирую небольшое изнасилование. Должен сознаться – это единственный вид преступлений, в котором за последние несколько дней меня не заподозрили, так что с успехом можно наверстать упущенное.
По тропинке я зашагал к хижине. Когда я оглянулся, она стояла все там же.
– Если вся эта суета из-за того, что вы не умеете стряпать, то не волнуйтесь – я могу.
– Это звучит весьма учтиво и оставляет надежду, что какая-то порядочность у тебя все же сохранилась. А то я на сегодня уже досыта навоевалась, – надуто бросила она.
Я поморщился и зашагал дальше. На полпути вдруг вспомнил, что это в общем-то медвежий край, а я забыл забрать с собой с "Бобра" дробовик. Но у меня был пистолет Кенига... и его виски.
Если тринадцать пуль из "браунинга Н-Р" не остановят медведя, я всегда могу предложить ему выпить.
Хижина была пуста – по крайней мере Хомер отсутствовал.
Но его чемоданы все еще были сложены под окном, и на трех колышках вдоль стены висели три ружья.
– Узнаете багаж? – спросил я и пошел взглянуть на ружья. Одно было для охоты на оленей, калибр 7. Два других представляли пару прославленных дробовиков Парди: изделия ручной работы с чистыми, благородными линиями, без какой-либо вычурной гравировки. Четвертый колышек был пуст.
Миссис Бикман спокойно констатировала:
– Это его вещи, я сожалею о своих подозрениях.
– Хомер забрал ружье для охоты на медведей, действительно, он говорил, что отправится поохотится.
Спальный мешок был скатан и лежал под ружьями, но брезентовый чехол с него исчез.
– Долго он может отсутствовать?
– Он сказал – два-три дня. Это было два дня назад. Если он ушел вчера, то нужно ждать через пару дней.
Она обследовала картонные коробки, в которых я доставил ему продукты.
– Куда он направился?
– Невозможно даже представить! Он мог отойти отсюда всего лишь на десяток миль, но затратить половину времени из запланированного трехдневного путешествия: здесь исключительно дикие, непроходимые края.
Она выпрямилась, держа в руках три банки консервов.
– Хорошо, хоть он оставил достаточно продуктов, так что я могу ждать.
Я отреагировал очень резко:
– Черта с два вы можете. Вы, здесь, среди диких лесов. Между прочим, до ближайшей дороги вам за день не дойти, учитывая вашу обувь и все прочее. И это медвежьи края. Нет, нет и нет, если он не вернется к вечеру, по дороге за границу я высажу вас около Инари. Потом вы сможете раздобыть в Хельсинки какого-нибудь пилота и за соответствующую сумму через пару дней он вас сюда доставит. Сожалею, но сам я не могу остаться.
– Ты думаешь, я буду в большей безопасности, если ты так поступишь?
Она взглянула на меня, сопроводив слова слабой кривой улыбкой.
– Ну, по крайней мере по части медведей.
Она кивнула и взглянула на банки в руках.
– Сельдь, тушеное мясо и горох для вашей светлости.
Я махнул рукой.
– Пусть будет так.
Она нашла консервный нож и принялась за дело, добавив:
– И я остаюсь.
– Черт бы тебя побрал!
– Ты насильно затащишь меня в самолет и доставишь в Ивайло? – спокойно спросила она. – Только пальцем притронься ко мне, и я через суд заставлю тебя заплатить миллион долларов.
Я проворчал:
– Повторяю еще раз: не нужно было вам давать право голоса, – и вышел в поисках банки, которая заменила бы мне стакан, чтобы с помощью виски как-то привести мысли и чувства в относительный порядок.
Мы ели, и я поставил на печку старый, закопченный кофейник с водой.
Я никогда не понимал, как финнам удается варить лучший кофе в мире, даже из того сорта, какой был в моем распоряжении. До их стандартов мне было далеко, но все же удалось сотворить нечто вполне пригодное для питья. Общеизвестно, что англичане готовить кофе не умеют.
Потом мы расстелили спальный мешок на дверном пороге, сели на него и стали пить то, что получилось.
Ветер затих, среди суровых елей, хаотически разбросанных вокруг, воцарилась тишина и неподвижность, сродни затаенному дыханию, так вызывающая чувство одиночества.
– Ты любишь эти края? – спросила она.
– По-своему. Что-то вроде спокойных и основательных взаимоотношений без восторгов и громких восхвалений.
– Я чувствую, что эти леса в известные моменты могут быть изумительно колдовскими и таинственными.
Она задумчиво смотрела куда-то вглубь чащи, и я знал, что в его дебрях она видит своего брата; небольшую, плотную фигуру, которая всегда в полной гармонии с самим собой; видит, как он шагает с ружьем наизготовку, ведя какую-то собственную игру, пытается преодолеть дремучее, враждебное противодействие леса.
Я подлил себе виски в кофе.
– Исключительно таинственными. У лапландцев в ходу поверий в шаманов, ведьм и знахарей не меньше, чем в Конго.
Глядя на лес, я сделал маленький глоточек из банки. У меня было двойственное чувство к Лапландии. Я любил это вечное спокойствие деревьев, но вместе с тем был лишен всяческих амбиций, чтобы претендовать на исконно-врожденное чувство любви к нему, свойственное аборигенам. А летая над лесом, видел в нем огромное пространство, на котором невозможна аварийная посадка, и даже те просветы, которые вроде могли подойти для срочного приземления, оборачивались или огромными оврагами, или грудами валунов.
Миссис Бикман осведомилась:
– Значит, теперь ты собираешься бежать. За что тебя преследуют?
– Нокаутировал двух полицейских, захватил и угнал такси... Вы видели Никонена – зачем я ему нужен, он сказал?
Она слегка пожала плечами.
– О, тебя застукали с неким трупом, и ты исчез до окончания допроса.
– Да, так и было.
Я погладил кончиками пальцев ту сторону лица, которая тоже стимулировала кое-какие вопросы.
– Они подозревают тебя в убийстве?
– Не думаю. У меня не было оружия, из которого его убили, и я подкинул недурную версию, что пытался сообщить о случившемся, но телефон был неисправен.
– А он был неисправен?
– Конечно. Я сам его вывел из строя, когда понял, что меня вот-вот возьмут. – Я отхлебнул виски с кофе. – Нет, меня преследуют совсем не потому. Но задержание меня на месте преступления дает прекрасный повод загнать иголки мне под ногти. Они предполагают, что я кое-что знаю о происходящих здесь делах.
