– Я видел их: прекрасная редкостная вещь!
Тут беседа их была прервана лакеем, который вел за собой курьера.
– Для господина суперинтенданта, – громко объявил курьер, подавая Фуке письмо.
– Для его преосвященства епископа ваннского, – чуть слышно сказал лакей, вручая письмо Арамису.
Так как у лакея был факел, то он стал между суперинтендантом и епископом, чтобы оба могли читать одновременно.
При виде мелкого убористого почерка на конверте Фуке радостно вздрогнул; только те, кто любит или любил, поймут его беспокойство, сменившееся радостью. Он быстро распечатал письмо, в котором заключались такие слова:
«Всего час, как я рассталась с тобой, и уже целую вечность я не говорила тебе: люблю тебя»
Это было все.
Действительно, г-жа де Бельер рассталась с Фуке только час тому назад, проведя с ним два дня; и, опасаясь, как бы воспоминания о ней не изгладились из сердца, которым она дорожила, она послала к нему курьера с этим важным сообщением. Фуке поцеловал письмо и дал посланному пригоршню золота.
Что касается Арамиса, то и он был занят чтением, но с большей холодностью и сдержанностью. В записке содержалось следующее:
«Сегодня вечером король был ошеломлен полученной им новостью: он любим одной женщиной. Он узнал об этом случайно, подслушав разговор этой молодой девушки с подругами. И теперь король весь во власти этой новой прихоти. Девицу зовут мадемуазель де Лавальер, и она далеко не так красива, чтобы эта прихоть перешла в бурную страсть. Берегитесь мадемуазель де Лавальер».
Ни слова о принцессе.
Арамис медленно сложил письмо и спрятал его в карман. Что же касается Фуке, то он все время прижимал к губам письмо г-жи Бельер.
– Послушайте, – сказал Арамис, прикасаясь к руке Фуке.
– А, что? – отозвался Фуке.
– Мне пришла в голову одна мысль. Знаете ли вы девицу по имени Лавальер?
– Нет, не знаю.
– Вспомните хорошенько!
– Ах да, одна из фрейлин принцессы.
– Должно быть, она.
– Так что же?
– Да то, что вам следует сегодня же вечером сделать визит этой особе.
– Вот как! Почему же?
– Больше того. Именно ей вы должны отнести ваши камеи.
– Подите вы!
– Вы знаете, что я всегда даю хорошие советы.
– Но так неожиданно…
– Уж это мое дело. Начните ухаживать за Лавальер, господин суперинтендант. А я поручусь перед госпожой де Бельер, что это ухаживание чисто дипломатическое.
– Что вы говорите, мои друг, – воскликнул Фуке, – какое имя вы произнесли?
– Имя, которое должно убедить вас, господин суперинтендант, в том, что раз я так хорошо осведомлен о ваших делах, то точно так же осведомлен и о делах других лиц. Говорю вам, ухаживайте за девицей Лавальер.
– За кем вам будет угодно, – отвечал Фуке, не помня себя от счастья.
– Ну, ну, спускайтесь скорее на землю с вашего седьмого неба, – сказал Арамис, – вот господин Кольбер. Ото, пока мы читали, он собрал вокруг себя целую толпу; около него так и увиваются и хвалят его, льстят ему; положительно, он становится силою!
Действительно, Кольбера окружили все остававшиеся в саду придворные и наперерыв говорили ему комплименты по поводу удачно устроенного праздника, что очень льстило его самолюбию.
– Если бы Лафонтен был здесь, – сказал, улыбаясь, Фуке, – какой был бы прекрасный случай продекламировать басню: «Лягушка, желающая уподобиться волу».
Кольбер вышел на ярко освещенное место; Фуке ожидал его с бесстрастной и слегка насмешливой улыбкой. Кольбер тоже улыбался ему; он заметил своего врага с Четверть часа тому назад и приближался к нему зигзагами.
Улыбка Кольбера предвещала что-то недоброе.
– Держитесь, – шепнул Арамис суперинтенданту, – этот плут собирается попросить у вас еще несколько миллионов на свои фейерверки и цветные стекла.
Кольбер поклонился первый, стараясь принять как можно более почтительный вид.
Фуке едва кивнул головой.
– Ну как, ваше превосходительство, – спросил Кольбер, – вам понравился праздник? Хороший ли у нас вкус?
– Отменный, – отвечал Фуке так, что невозможно было уловить в его словах ни малейшей насмешки.
– Благодарю вас, – злобно процедил Кольбер, – вы очень снисходительны… мы, слуги короля, люди бедные, и Фонтенбло нельзя сравнить с Во.
– Это правда, – флегматично кивнул Фуке, который наиболее мастерски играл роль в этой сцене.
– Чего же вы хотите, ваше превосходительство, – хихикнул Кольбер, средства у нас скромные.
Фуке сделал жест, выражавший согласие.
– Однако, – продолжал Кольбер, – вы могли бы с присущим вам размахом устроить его величеству праздник в ваших чудесных садах… В тех садах, которые обошлись вам в шестьдесят миллионов.
– В семьдесят два, – поправил Фуке.
– Тем более, – ухмыльнулся Кольбер, – это было бы поистине великолепно.
– Но разве вы думаете, сударь, что его величество соблаговолит принять мое приглашение?
– О, я не сомневаюсь, – с живостью воскликнул Кольбер, – я даже готов поручиться в этом.
– Большая любезность с вашей стороны, – ответил Фуке… – Значит, я могу рассчитывать на вас?
– Да, да, ваше превосходительство, вполне.
– Тогда я подумаю над этим, – сказал Фуке.
– Соглашайтесь, соглашайтесь, – быстро прошептал Арамис.
– Вы подумаете? – переспросил Кольбер.
– Да, – усмехнулся Фуке. – Чтобы выбрать день, когда я смогу обратиться с приглашением к королю.
– Да хоть сегодня же вечером, ваше превосходительство.
– Согласен, – отвечал суперинтендант. – Господа, я хотел бы пригласить и вас всех; но вы знаете, куда бы ни поехал король, он везде у себя дома; следовательно, вам придется получить приглашение от его величества.
Толпа радостно зашумела.
Фуке поклонился и ушел.
– Проклятый гордец, – прошипел Кольбер, – соглашается, а прекрасно знает, что это обойдется в десять миллионов.
– Вы разорили меня, – шепнул Фуке Арамису.
– Я вас спас, – возразил тот, в то время как Фуке поднимался по лестнице и просил доложить королю, может ли он его принять.
Глава 28.
РАСПОРЯДИТЕЛЬНЫЙ ПРИКАЗЧИК
Спеша остаться один, чтобы получше разобраться в своих чувствах, король удалился в свои комнаты, и к нему вскоре после разговора с принцессой явился г-н де Сент-Эньян.
Мы уже привели этот разговор.
Фаворит, гордый тем, что им дорожили обе стороны, и сознавая, что два часа тому назад он стал хранителем тайны короля, уже начинал, несмотря на всю свою почтительность, относиться свысока к придворным делам, и с высоты, куда он вознесся или, вернее, куда вознес его случай, он видел кругом только любовь да гирлянды.
Любовь короля к принцессе, принцессы к королю, де Гиша к принцессе, де Лавальер к королю, Маликорна к Монтале, мадемуазель де Тонне-Шарант к нему, Сент-Эньяну, – разве от такого обилия не могла закружиться голова придворного? А Сент-Эньян был образцом придворных, бывших, настоящих и будущих.
К тому же Сент-Эньян зарекомендовал себя как прекрасный рассказчик и тонкий ценитель, так что король слушал его с большим интересом, особенно когда он рассказывал, с каким жгучим любопытством принцесса выпытывала у него все, что касалось мадемуазель де Лавальер.
Хотя король охладел уже к принцессе Генриетте, все же страстность, с какой она пыталась выведать о нем все, приятно льстила его самолюбию.
Ему это доставляло удовлетворение, но и только; сердце его ни на мгновение не было встревожено тем, что могла подумать принцесса обо всем этом приключении.
Когда Сент-Эньян кончил, король спросил:
– Теперь, Сент-Эньян, ты знаешь, что такое мадемуазель де Лавальер, не правда ли?
– Я знаю не только то, что она представляет собой теперь, но и чем она будет в скором будущем.
– Что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать, что она представляет собой сейчас то, чем желала бы быть всякая женщина, то есть предмет любви вашего величества; я хочу сказать, что она будет тем, что ваше величество пожелает сделать из нее.
– Я спрашиваю совсем не о том… Мне не нужно знать, что такое она сегодня и чем будет завтра; как ты уже заметил, это зависит от меня, но я хотел бы знать, чем она была вчера. Передай мне все, что известно о ней.
– Говорят, что она скромна.
– О, – улыбнулся король, – вероятно, это пустые слухи!
– Довольно редкие при дворе, государь, так что им можно, пожалуй, верить.
– Может быть, вы и правы, мой дорогой… А ее происхождение?
– Самое знатное: дочь маркиза де Лавальер, падчерица господина де Сен-Реми.
– Ах да, мажордома моей тетки… Помню, помню: я видел ее мельком в Блуа. Она была представлена королеве. Теперь я упрекаю себя за то, что не уделил ей тогда столько внимания, как она заслуживает.
– Я уверен, государь, что вы всегда успеете наверстать упущенное.
– Итак, вы говорите, что, по слухам, у мадемуазель де Лавальер нет любовника?
