— Ну, как? — спросил майор.
— Животами пропахали весь передок. Попробуем мимо церкви на нейтралке. Хотя и немецкие секреты там ползают…
Ночью неожиданно началась оттепель, все растаяло, спустился густой туман. Капитан из ГРУ сказал:
— Оно к лучшему. Снег скрипеть не будет.
Молча двинулись к окопам переднего края. Иногда с немецкой стороны взлетала ракета — «лампочка». Повиснув на парашютике, она долго горела в высоте, освещая землю мертвенно-желтым светом.
— Стой! Кто идет? — раздался из темноты голос часового.
— Свои. Чего орешь? — буркнул Силкин.
— Пароль!
— Штык. Отзыв давай!
— Шурочка…
— То-то. — Силкин спрыгнул в окоп, за ним — его пятеро разведчиков.
Бойцы помогли спуститься в траншею капитану, Йошке и Нине. Павел задержался наверху, дождался очередной «лампочки», попытался осмотреться, однако ничего не увидел и тоже скользнул в окоп.
Силкин со своими разведчиками долго вглядывался в темноту, прислушиваясь к шорохам ночи. Наконец шепнул:
— Спит немец. Устал. Ну, пошли! — И быстро полез на бруствер.
Павел старался держаться рядом с Ниной, помогал ей ползти по мокрому снегу. Чуть поодаль, посапывая, двигался Йошка. Кроме вещмешка и немецкого ранца из рыжей телячьей шкуры он тащил портативную рацию «Северок» с запасом батарей. Рацию надо было спрятать в надежном месте на той стороне, если придется переходить обратно здесь же и вызывать на помощь своих разведчиков.
Впереди выросла какая-то глыба. Все затаили дыхание. Вспыхнула ракета, и тут разведчики увидели немецкий танк. Вражеская машина впечаталась в память как фотографический снимок. Даже когда ракета потухла, перед глазами долго стоял этот стальной мертвец. Башня с распахнутыми люками скособочилась, сорванная с бегунков сильным взрывом. Разбитая гусеница выползла вперед. Павел понял, что бронированную глыбу остановил не удачно посланный снаряд, а что в нее долго бросали гранаты, бутылки с горючей смесью, сожгли нутро. И уже потом взорвалась она на собственных снарядах в боекомплекте.
Неподалеку от развалин церкви на нейтральной полосе стояли еще два подбитых танка и бронетранспортер с тупо срезанным мотором. Своих убитых немцы, кажется, успели вытащить с поля боя и похоронить. Комочками, запорошенными снегом, остались лежать наши ребята.
Разведчики расползлись в разные стороны, чтобы не напороться на немецкий секрет. Впереди группы пополз Силкин. Он и увидел первым гитлеровского ракетчика. Тот сидел в укрытии и палил в небо свои «лампочки». Рядом находился пулеметчик. При вспышке он тоже заметил Силкина, бросился к пулемету, выпустил в темень длинную очередь. Откликнулись соседние пулеметы. Над головой понеслись трассирующие нити.
— Проснулся гад, — еле слышно прошептал Силкин, развернулся на месте и пополз к своим окопам, быстро перебирая руками. — Назад! Здесь не пройти!
Чаще захлопали ракетницы. Все кругом задрожало в трепетном свете. Ударили минометы. Земля встала дыбом. Осколки с хрюканьем врезались рядом и, остывая, сердито шипели на снегу.
Кое-как добрались до окопа, упали на дно и долго молчали.
— Все здесь? — переведя дух, спросил Силкин.
— Все, — ответил Павел.
— Тогда пойдем спать.
— Может, попытаемся в другом месте?
— Не, — проговорил отделенный батальонных разведчиков. — Немец теперь до утра не заснет. Осерчал.
Вернулись обратно к командиру батальона. Ординарец согрел чай.
— Я хотел было вас огоньком поддержать, да ведь вы могли попасть под наши пули, — комбат разливал в кружки кипяток и, казалось, даже радовался тому, что группа вернулась обратно. — Между прочим, я заметил у немцев одну любопытную особенность. Они сильны и злы, когда их много. Но в одиночку драться боятся, тем более в темноте.
— Нам от этого не легче, — хмурясь, отозвался капитан из ГРУ.
Майор вскинул белесые брови, по-стариковски пожевал губами:
— Разумеется, обидно… Однако немцы подняли ведь такую пальбу не только потому, что заметили вас, а от испуга. У немца испуг какой-то особенный, рациональный, что ли. Я встречал много пленных и убедился: этот испуг заставляет солдат быть дисциплинированными, храбрыми в бою… Храбрыми не в нашем понимании, а ограниченно храбрыми, от сих до сих, расчетливо храбрыми.
— Вы недооцениваете немцев, — сердито дернулся старший лейтенант из штаба дивизии. Он оставался на КП батальона, чтобы дождаться капитана из ГРУ, после того как тот переправит группу Павла за линию фронта и вернется обратно.
Майор кротко усмехнулся:
— Что вам ответить, молодой человек?… Я ведь воевал и в первую империалистическую, и в гражданскую… Это уже после стал учителем, и вот снова призвали в действующую армию. Уж кого-кого, а немцев познал.
— А у них убитых бывает меньше или столько же?
— Кто знает. От пуль они тоже не заговорены. На войне ведь как?… Сегодня они нам, завтра, глядишь, мы им накостыляем. Раз на раз не приходится. Может, убитых столько же, а может, и нет. И все же, простите, скорее всего, меньше. Опять-таки от того, что не дуром лезут, а с расчетом, подумавши.
— Мы тоже должны воевать с умом!
Майор смущенно кашлянул, посмотрел ясными глазами на собеседника:
— Сколько вам лет, старший лейтенант?
— Скоро… двадцать два.
Майор невесело покачал головой:
— Да-а, дела наши пока и впрямь неважные, если такие парнишки — и уже в командирах…
Старший лейтенант вскочил, сердито заходил из угла в угол. Майор, будто не замечая недовольства, миролюбиво протянул ему фляжку:
— Замерзли, поди? Согрейтесь. Вам положено, коль вы на фронте.
— Это водка?!
— Спирт.
— Я не пью!
— Ну и ладненько… Тогда спать!
Другие офицеры батальона, которые в разговор не вмешивались и оставались незаметными в полумраке сырого вместительного подвала, молча разошлись по своим землянкам и временным пристанищам. Майор стал укладываться на топчане. Рядом пристроился дежурный связист со своими полевыми телефонами. Павел, Нина, Йошка ушли в отведенный им угол в конце подвала, где ординарец непрерывно топил железную печку. Капитан из ГРУ со старшим лейтенантом из штаба дивизии остались бодрствовать за столом, на котором вздрагивала, мигая, лампа с прикрученным фитилем…
Вторая попытка прорваться через передовую в другом месте тоже не удалась. Гитлеровцы, по всей видимости, усилили ночное охранение. Когда группа приблизилась к немецким окопам, ее снова встретили огнем. Пришлось и на этот раз отступить.
