— У вас все взлетит на воздух! — сказал Ал. — И не останется ничего из того, что мы могли бы еще открыть.
Дон притворился, будто ничего не слышал. Он подошел к лафету, просунул руку сквозь решетку каркаса и шлепнул ладонью по корпусу ракеты.
— Маловата она, эта штука, — сказал он. — И это — атомная бомба!
Хейко воспринял его слова всерьез.
— Для наших целей не хватит, вот увидишь!
— Можем мы теперь запускать? — спросил Джек.
— Вы никак собрались остаться на месте… здесь… после выстрела? — в ужасе спросил Рене.
— А чего ты испугался? Уж не радиоактивного ли облака? — съехидничал Дон.
— Джек, — сказал Ал подчеркнуто серьезно. — Ре те прав. Здесь мы окажемся чересчур близко к эпицентру взрыва. Вы сами себя взорвете!
— Отступать нам не приходится, — ответил Хейко. — За нами стена. Как прикажешь перенести за нее ракету вместе со стартовым устройством?
— Обратного пути у нас нет, — сказал, в свою очередь, и Джек. — Мы запустим ее, причем с этого самого места. Если хотите, бегите отсюда. Да поторапливайтесь, мы долго ждать не будем!
Ал покачал головой:
— Вы даже представить себе не можете ударной силы такой бомбы. Кто сказал, что она обязательно атомная?
— А какая же? — спросил Джек.
— Нечто куда более страшное, — ответил Ал, все еще вполне владея собой и обращаясь к ним как к непутевым ученикам. — Их техника намного превосходила нашу. Вспомните о куполе над городом и его невидимых стенах! Они могли сконструировать оружие, которое мы себе и представить не в силах. Не станете же вы рисковать всем…
Слушать Ала молча оказалось выше сил Дона:
— Перестань ты наконец читать проповеди!
— Пусть себе болтает, — сказал Джек. — А почему бы нам не рискнуть, Ал?
— Протри глаза! Пойми, сколько у нас возможностей узнать новое. И не только в этом дело! Джек, здешние люда прошли более длинный путь, чем мы. Они пережили атомный век; мы впервые сталкиваемся со столь высокой культурой, не говоря о нашей! Но куда они подевались? Я обязан выяснить это, прошу, пойми меня…
Джек в раздумье смотрел на Ала.
— Ладно, Ал, — сказал он. — Я дал тебе выговориться. Тебе хочется узнать, что с ними стало?.. Представь, я тоже хочу разузнать, что там, под холмом, да побыстрее. Я скажу тебе еще, чтобы ты понял меня до, конца. — Голос его зазвучал резко. — Мне здесь осточертело. Чересчур тут скучно. Мне просто противно здесь! Я попытаюсь поднять крышку и заглянуть внутрь, а потом — привет горячий! Если у меня ничего не выйдет, тоже не беда. Пойми, мне совершенно безразлично, что с нами случится. И с городом тоже! Пусть взлетает на воздух! И поэтому, — он понизил голос, — мы сейчас дадим залп.
Ал кивнул. Действительно, разве их переубедишь? Он безучастно наблюдал за тем, как Хейко снова прильнул к прицелу, а затем выжидающе посмотрел на Джека. Тот поднял и резко опустил руку. Хейко взялся за пусковое устройство, висевшее на длинном шнуре, и нажал на кнопку.
И тут качнулись стены, рухнул потолок. Грохота близкого взрыва ни Ал, ни Рене не успели услышать…
В третий раз они пробудились к жизни на этой планете. Они не знали, то ли все уничтожено взрывом, то ли перемены произошли во время необъяснимых событий, последовавших за взрывом.
Нет больше ни города, ни равнины и ни долин. Все превратилось в пустыню, которая, подобно морю, заполнила не только котловину. Большая часть поверхности планеты покрыта песком.
— Я считаю, нет больше никакого смысла искать аборигенов, — сказал Рене.
— Думаешь, все уничтожено? — спросил Ал.
— От города, во всяком случае, ничего не осталось.
Ал испытующе поглядел на него со стороны.
— А помнишь воздушные миражи? Рене его вопрос ошеломил.
— Да, это объяснило бы все! Как я мог забыть! Ты думаешь, камни и песок — снова обман?
— Проверим немедленно.
— Почва настоящая, — сказал Рене. Он наклонился, поднял пригоршню песка и пропустил текучую массу сквозь пальцы.
Ал прошлепал на несколько шагов дальше и принялся возить по песку ногами, а потом подозвал к себе Рене.
— Твое мнение?
Рене опустился на колени и ощупал гладкую поверхность, появившуюся из-под слоя песка.
— Та же пластиковая субстанция, из которой состояли валуны у моря и на равнине.
— Думаю, есть смысл осмотреться, — сказал Ал. — Эти изменения не сами собой произошли. Кто-то должен же был изготовить этот пластик!
— Теперь я понимаю, — сказал Рене. — Они еще здесь. Они живы, и это они же долину песком и засыпали. Но с какой целью?
— Может быть, прикрыли ею что-то находящееся внизу?
— Потрясающее нашли решение! — признал Рене. — За какие-то две недели такие перемены. Эх, а мы ничего этого не видели.
Они медленно поплелись обратно.
— Какая мерзость этот песок, — пожаловался Рене и тут же встрепенулся. — Послушай, Ал! А откуда он вообще-то берется?
— Легко догадаться! — Ал весело улыбнулся. — Радиоактивный пепел, опустившийся после распада атомного гриба. Но это нам не повредит. Не забывай, что старые правила не действуют!
Рене с облегчением перевел дух.
— Странно оно как-то, — сказал он. — Надо сперва привыкнуть.
— Мне тоже не по себе, — согласился Ал. — Но история с радиоактивностью еще из самых простых. Тем более что излучения ты все равно не ощутишь. Можно просто не обращать на него внимания. Нас ведь ничто не заставляет сохранять прежний уровень наших чувств. К примеру, разве может нам повредить стужа? Если она нам надоест, просто отключим ее по шкале восприятий!
Рене был растерян, но не подавал виду.
— Конечно, жара другое дело. Но и тогда можно все-таки значительно изменить порог боли. А как насчет зрения? Нет ли смыслу увеличить видимую область спектра? Например, ультрафиолетовую?
— Но если нам не приходится больше придерживаться правил, отчего мы не используем более подходящие модели? У которых и зрение и слух лучше?
— Других подходящих нет. Старые, времен запуска ракет, не годятся. Их способность к адаптации была мала, хотя по объему восприятия впечатлений они нас превосходили. Нам пришлось бы выдумать что-то новое, а на это потребовалось бы много времени. Хотя не исключено, что нам все же придется этим заняться.
Вертолет нес их над радиоактивной пустыней. Ветер сотрясал машину.
— Ты допускаешь возможность существования защитного щита, как тогда, над городом? — спросил Рене.
— Да, — ответил Ал, уставившийся в пустоту.
— И что тогда?
