Ах, Рондол, Рондол, как это он любил приговаривать? «Ты, Айвэн, изъясняешься темно и мудро, как природа… темно и мудро». Почему же он преступник?
Назавтра, не успев принять дежурство, он уже знал, что Рондола ночью привезли в тюрьму. Весь день ему хотелось подняться в камеру, но что-то мешало. Не хотел он видеть Рондола в камере. Не хотел.
Через несколько дней к нему в комнату спустился Каллахэн.
— Мистер Берман, — сказал он, — Шилдс сегодня не вышел.
— Да, Каллахэн, я как раз думал, кем заменить его.
— Вот я и пришел, мистер Бермам, мы с Шилдсом договаривались, если кто-нибудь не придет почему-либо — подменить. Я как увидел, что его нет, так сразу и думаю: дай-ка схожу к мистеру Берману и скажу, что подменю Шилдса…
Что-то он много говорит, подумал Берман. На себя не похож.
— А то, если со мной что случится, тогда он меня подменит. Да и дел-то: проследить, чтобы вовремя накормили, вывести на прогулку, ну и посетители. Ежели, конечно, будут.
— Хорошо, хорошо, Каллахэн. Идите наверх. И скажите дежурному по пятому сектору, чтобы шел домой. Вы подмените Шилдса. Вот вам шифры от камер.
Странный он сегодня какой-то… Что это с Шилдсом стряслось? Никогда ни на секунду не опоздает. Надо позвонить ему. Болен, наверное.
Он посмотрел в книжке номер телефона Шилдса, позвонил ему. Ответил женский голос:
— Миссис Шилдс слушает.
— Добрый день, миссис Шилдс. Это Айвэн Берман. Что с вашим супругом?
— С моим супругом? — В голосе женщины послышалось беспокойство. — Что с моим супругом?
— Я думал, он заболел.
— А разве он не на работе?
— Нет, миссис Шилдс, он сегодня не явился.
— Господи…
— Да вы не волнуйтесь…
— Он вышел из дому, как обычно… Господи, о господи… — Она начала плакать.
— Не волнуйтесь, может быть, он еще придет. Мало ли что может задержать человека…
— Нет, нет, нет, я знаю, что-то случилось…
— Успокойтесь, миссис Шилдс, как только он придет или я что-нибудь узнаю, я тут же позвоню вам.
Он положил трубку и вздохнул. Шилдс никогда не опаздывал. Ни на минуту. У них никто никогда не опаздывал. Тюрьма — прекрасное место. Таким местом дорожат. Таким местом не бросаются.
Он занялся заполнением бланков отчета. Вечно эти отчеты…
Но мысль о Рондоле продолжала трепыхаться где-то на дне его сознания. Он не хотел его видеть. Увидеть его в камере — значит предать их Тихое озеро. Он хотел видеть его там, а не в камере. Язон Рондол не должен быть в камере. Он не хотел связывать воедино своего друга и тюрьму. Ему казалось, хотя он и не отдавал себе в этом отчета, что зайди он к Язону в камеру — и Язон в камере станет реальностью. А в такую реальность не хотелось верить.
На душе у него было беспокойно. Шилдс так и не появился. Действительно, что-то случилось. Наверняка случилось. Теперь он уже не сомневался. А вот Каллахэн не сомневался с самого начала. Почему? Откуда такая уверенность? Да потому, что Шилдс никогда не опаздывал. А коль скоро опоздал — Каллахэн был уверен, что он не придет.
И все-таки что-то уж очень быстро Каллахэн прибежал к нему. Чепуха. Его, наверное, послал дежурный по пятому сектору. Видит, что его не меняют, хотя время уже пришло, вот и попросил его сходить к дежурному офицеру.
Смутно, беспокойно на душе. Но почему же? Да, Рондол в тюрьме. Но что поделаешь — это и есть жизнь. Тюрьма — это жизнь? Кто знает, кто знает…
Какая-то чушь, что они договаривались с Шилдсом подменять друг друга. Насколько он помнит, Шилдс не опоздал ни разу и не болел ни разу.
Айвэн Берман несколько раз глубоко вздохнул, но беспокойство все равно не покидало его. Неясное беспокойство, тревожное. Сердце сжималось. Как бывает иногда на озере перед бурей. Когда все тихо, все замирает и все ждет.
И почему Рондол сам отдался в руки полиции? Выйти утром на улицу к отелю «Мажестик» — это действительно значит сдаться полиции. Их там в это время как собак нерезаных.
Значит, так ему нужно было. Так ему удобнее. Он решительно встал и поднялся наверх. Пятый сектор. Камера триста двадцать вторая.
Каллахэн тут как тут.
— Все в порядке, мистер Берман. Все тихо и спокойно. Управляюсь за двоих, даже и не думал, что это так легко…
Он посмотрел на Каллахэна. Что он трясется как осиновый лист? И говорит, говорит… Он нахмурился.
— Хорошо, Каллахэн, идите. Я проверю, как тут новичок.
Он набрал шифр на замке и открыл тяжелую дверь. Как он мог подумать хоть на мгновение, что Рондол не захочет его видеть? Как он мог столько времени не подняться к другу?
Рондол улыбнулся ему и шагнул навстречу.
— Айвэн…
— Язон…
Они обнялись. Что это у него в горле, неужели ангина будет? Он попытался проглотить комок, но тот, как поплавок, тут же выныривал и снова становился в горле.
— Спасибо, что пришел, старина.
— О чем ты…
— Ты не собираешься на наше озеро?
— Хотел поехать в субботу… Но не поеду.
— Почему?
— Из-за тебя.
— Как из-за меня?
— Язон, неужели ты думаешь, что человек может быть на озере, когда его друг ожидает суда? Это, это… как есть уху, когда на тебя смотрят голодные глаза.
— Спасибо, Айвэн. Мы еще будем смотреть друг на друга сытыми глазами.
— Язон, я ни о чем не спрашиваю, я видел тебя по телевидению, когда ты сам…
— Так нужно. Верь мне, я не виновен. Но кое-кому я стою поперек горла… Если бы ты знал, какой муравейник я разворошил… Поэтому-то они так усердно охотятся за мной. Они дорого дали бы, чтобы я молчал. Всегда. Поэтому мне нужно было, чтобы у полиции были связаны руки. Трудно уверить кого-нибудь, что был убит при попытке к бегству, если миллионы людей видели, как я добровольно сдался полиции. Понимаешь?
— Да, как будто.
— Здесь-то хоть они до меня не доберутся. Ты не представляешь, как легко сидеть, когда всей душой стремился в тюрьму… Спасибо, что заглянул ко мне, Айвэн. И поезжай на озеро.
— Нет, Язон. Вода — не люди.
— Это ты тонко заметил.
— Она не прощает предательства…
— Почему?
— Не знаю… Может быть, потому, что на воде лучше думается… Мне нужно идти, Язон.
— Спасибо.
Берман плотно закрыл тяжелую дверь камеры. Они охотятся за ним… Дорого дали бы, чтобы он молчал… «Здесь-то хоть они до меня не доберутся…» Как странно, что человек стремится в тюрьму. Но все ведь не могут быть в тюрьме. Кого же туда? Самых лучших? Самых честных? Самых смелых? А преступники чтобы расхаживали на свободе… Не так уж странно выходит.
