Он улыбнулся.
— Хоть что-то я должен сделать для бедняги Ле Муана.
Мора, который все слышал, обернулся.
— Никогда, — сказал он, — я не был сам себе так омерзителен, как в тот день.
Вержа взял пачку документов потолще и сделал с ней то же самое, что с предыдущими.
— А это будет тебе сюрприз, когда вернешься, — сказал он.
Лардат покачал головой.
— Ты обо всем подумал!
— Надеюсь.
— Для меня будет письмо?
— Ни для тебя, ни о тебе. — ответил Вержа. — В настоящий момент, по крайней мере. Ты должен выполнить без разговоров все указания, которые я тебе дам, когда мы расстанемся.
Затем он стал упаковывать магнитофонную пленку.
— Сожалею, что меня там не будет, когда она придет по назначению.
— Ты везде устроишь кавардак, — сказал Лардат. — Зачем?
— Во-первых, ради удовольствия… А потом из соображений безопасности. Ты поймешь…
Сильвена зарядила фотоаппарат, положила его на пол и наклонилась к комиссару. Она перехватила взгляд Лардата, который тот бросил на автомат, прислоненный к ее сиденью.
— Наш друг интересуется оружием!
Вержа расхохотался.
— Представляешь Лардата в роли воздушного пирата?
Заместитель мэра покраснел, обменявшись с Вержа взглядом красноречивее всяких слов. Сильвена начала мазать лицо Вержа темным гримом. Затем она приклеила ему черные усы. Вержа держал автомат и краем глаза следил за Лардатом.
Когда Сильвена закончила гримировать, Вержа придал своему лицу выражение, присущее южноамериканцам. Сильвена взяла фотоаппарат, поднялась и отступила назад, насколько это было возможно. Вспышка осветила кабину. Сильвена села на место и стала проявлять пленку. Вержа продолжал подготавливать свою почту. Он страшно забавлялся: пройдет сорок восемь часов, и многим в городе скучать не придется.
Сильвена протянула ему фотографию. Снимок был довольно четким и почти соответствовал по размерам тому, который требовался на венесуэльский паспорт. Она вклеила фотографию в паспорт Вержа, поставила печать и продемонстрировала свои произведение комиссару, который придирчиво его рассмотрел. Лардата все это страшно интересовало. Но Сильвена завернула паспорт в бумагу, чтобы нельзя было увидеть его государственную принадлежность.
— Вообще-то тебе не следовало бы здесь находиться, — проговорил Вержа. — Но ты будешь молчать, я уверен.
— Я буду молчать, — подтвердил Лардат.
Молчание ему дорого обойдется. Но отвагой он но отличался.
Сильвена похлопала по плечу Мора, и он включил автопилот. С ним она проделала ту же процедуру, что и с Вержа. А Вержа начал снимать грим. Лардат пытался что-то понять, но комиссар не дал ему никаких объяснении.
В этот момент они летели над долиной Роны, и Мора свернул над Дофине. Он улыбнулся: дул попутный ветер, и они на добрых четверть часа опережали намеченный график. Они будут в Женеве задолго до полуночи. Никто, казалось, по заметил их присутствия в воздухе.
* * *
Префекту Луи Рамесу было лет пятьдесят. У него был лысый череп с венчиком седых волос, длинный нос с небольшой горбинкой и манеры диктатора. В действительности же Рамес всегда колебался, старался никого по обидеть. Он очень громко кричал, прежде чем согласиться со своими противниками, благодаря чему совершенно незаслуженно приобрел репутацию добряка. У него было одно стремление: стать начальником кабинета министра внутренних дел, что позволило бы ему, как он думал, начать политическую карьеру и, возможно, стать министром еще до пенсионного возраста. Отныне ему следовало торопиться.
Он выложил Сала все, что у него было на сердце. Его окружают одни caмoнaдeянныe, корыстные, неспособные и неисправимые идиоты. Он не понимает, как в один вечер на него могли свалиться все эти несчастья, ведь до этого он управлял довольно-таки мирным и правильно голосующим департаментом.
— Это удар, направленный против меня, — простонал он.
Сала принялся доказывать ему обратное. Он изложил одно за другим события вечера: все они были тесно связаны с Вержа. Когда он закончил, Рамес в отчаянии вздохнул.
— Леваки — это он. Почта — это он. Альже — это он. Лардат — это он. Донне и Леру — это он. Вам не кажется, Сада, что вы что-то слишком много валите на него?
— Вы думаете, что я горжусь этим?
Рамес поспешил заверить Сала, что тому действительно нечем гордиться и что, по его мнению, Сала быстро теперь покатится вниз по служебной лестнице. И поделом. Тогда как он страдает незаслуженно.
— Где он теперь?
— Все радиолокационные станции предупреждены.
— Испания?
— Непохоже.
— Швейцария?
— Может быть.
— Надо потребовать его ареста!
— Это можно сделать только завтра. Ордер на арест должен быть передан по дипломатическим каналам и через Интерпол. За неимением оного можно потребовать временного задержания. Думаю, что до завтрашнего утра уведомить швейцарцев невозможно.
— Вы полагаете, что оп это предусмотрел?
— Если судить по тому, как он действовал до сих пор, он подумал обо всем.
Сала решился высказать префекту свои главные опасения.
— Еще он увез с собой документы.
— Какие? — прорычал префект.
— Я не знаю точно. Карточки из картотеки общей информации, донесения, записи.
Обеспокоенный намеками Вержа на «документы», Сала только что был в управлении и потребовал срочно произвести расследование.
Он ожидал взрыва и инстиктивно втянул голову в плечи. Его удивила тишина, и он поднял взгляд на префекта. Тот задыхался, хватая воздух открытым ртом. Наконец взорвался. В его взгляде сверкала ненависть ко всем бездарям, которые его окружали, осаждали, угрожали.
— Прекрасно! Вы допускаете, чтобы грабили ваши архивы. Когда же вы собираетесь торжественно открыть их публичную выставку?
Он не дал Сала ответить. Он произнес длинную речь, в которой не утаил, что думает о полиции, о ее работниках без чинов и о тех, у кого они слишком высоки, предсказал полную деградацию французской администрации, с прискорбием нарисовал, какой видит в дальнейшем свою карьеру — он удалится в Лозер пасти стада, принадлежавшие его предкам, сотни баранов, которые стоят больше, чем все начальники полиций на свете, пообещал подготовить отчет, в котором напишет все о Сала и его безмерной глупости… И вдруг успокоился. Полицейский подумал, что префект разрыдается. Но, к сожалению, этого не произошло.
— Все просто, — сказал Рамес. — Если случайно меня впутают в это дело, я вам публично набью морду.
— Господин префект, — начал Сала.
