«Хемпсон, вы записались в поход именно в этой компании, чтобы без помех выяснить личные отношения?»
Хемпсон (насмешливо): «Разумеется. Кстати, сколько у нас времени? По стартовым данным — сорок три минуты? Прошло уже двенадцать, а мы еще даже не…»
Саманта: «Прекрати! Прекрати, Чарли! Я не хочу…»
Хемпсон: «Тебя не спрашивают, малышка».
Саманта: «Терпеть не могу, когда меня называют…»
Я: «Да-да, Хемпсон, вежливее, пожалуйста».
Хемпсон: «Ах! Ох! Хорошо, любимая, я продолжу».
При слове «любимая» Стокер и Лоуделл сделали шаг в сторону Хемпсона, но переглянулись и остановились.
Хемпсон: «Неприятно?»
Лоуделл: «Черт возьми, вы могли бы не…»
Хемпсон: «Не мог. Малыш… Саманта моя жена, в конце-то концов. Что? Не знали?»
Оба действительно не знали этого. Я тоже, кстати.
С госпожой Юришич мы познакомились за неделю до перехода, но сейчас мне показалось… Я был знаком с ней раньше? Где-то когда-то встречались, пересекались, общались… Где и когда? Несколько дней я жил с этим ощущением, пытался вспомнить и даже, мне казалось… нет. Скорее всего, то была другая женщина. Память поводыря избирательна, профессиональна: я помнил мельчайшие детали каждого острова, но людей…
Не вспомнил.
Стокер и Лоуделл шагнули к Хемпсону, Саманта встала между ними, Мария-Луиза (обе!) ухватили меня за локоть, потому что и меня (обоих!) неудержимо потянуло совершить рукоприкладство.
Саманта: «Мейдон… Генри… Прекратите!»
Хемпсон: «Послушайте, господа. Мы отсюда не выберемся без поводыря. У вас есть желание остаться?»
«Остаться без поводыря вы тоже не сможете», — сказал я.
Хемпсон: «Я о том и говорю. Шар… как это на вашем профессиональном жаргоне?»
«Сфера квантовой неопределенности».
«Да-да. Нечем станет дышать через полчаса».
«Может, вернемся, и отношения вы будете выяснять дома?» — услышал я свой голос.
«Да-да. Дома, говорите?»
Хемпсон отошел на шаг.
«Скажите… мм… Лев, да? Скажите, Лев, возвращение обратно… то есть домой… Вы опытный поводырь и можете… Сформулирую так. Вы можете вернуть меня в ветвь, находящуюся внутри квантовой вашей неопределенности, но не в ту, которую мы называем домом?»
Я еще не понимал, чего он на самом деле хочет, хотя и вспомнил свое ощущение в тот момент: ноги у меня потяжелели, в висках застучали молоточки:
«Вы хотите сказать: отправиться на остров с параметрами…»
«Не на остров! Зачем мне остров, где можно остаться на полчаса? Возвращение. Домой. Навсегда. Но не в точности на. А в пределах».
Я уже понял, вспомнил, крепко обнял Марию-Луизу: она наверняка тоже вспомнила:
«Нет. Не могу».
«Можете, Лев».
«Теоретически», — пробормотал я так тихо, что даже Хемпсон вряд ли расслышал — но я услышал, точнее — вспомнил.
«Да какая теория? Нет такой теории. Будь у вас, поводырей, теория, с вами так не носились бы. Будь у вас теория, я бы и сам… Интуиция, ничего больше. Поэтому без вас, поводырей, никак. Так вот, интуиция… Вы можете вернуть меня домой, но не… а в пределах?»
Я вспомнил собственные мысли в тот момент. Я мог увести их на следующий остров: банку Певзнера, пустое пространство в двух световых годах от границы туманности «Конская голова», там обычно никто не задерживается, но банка эта находилась на перекрестье одиннадцати фарватеров, и можно было выбрать, что делать дальше, там эта компания забудет обо всем, произошедшем здесь… но Хемпсон не забудет своей цели, он просто начнет все заново.
Вернуться? И пусть они разбираются дома.
Похоже, Хемпсон понимал мои мысли и сомнения лучше меня самого. Я увидел в его руке париаст, направленный мне в грудь. Мне — тому, что стоял в центре группы, но ощущения у меня и сейчас были такими, будто лазерный прицел коснулся моей кожи.
«Оставьте, Хемпсон! — крикнул я. — Это еще что за глупости?»
Я не мог памятью опередить события, память разворачивалась, как свернутый туго ковер. Ужасное ощущение.
Мне показалось, что Мери готова броситься вперед, я зажал ей рот ладонью, а другой рукой обнял, будто собирался поцеловать, я так бы и поступил, это самый верный способ лишить Мери способности двигаться, но тогда я смог бы видеть только ее глаза и забыл бы то, что уже вспомнил…
Пока внимание Хемпсона было приковано к моей персоне, Лоуделл сделал спринтерский рывок, ухватил менеджера за локоть, отобрал аппарат, отошел на несколько шагов и крикнул что-то… я тогда не разобрал, и сейчас тоже.
Хемпсон смотрел, набычившись, он еще не понял, что план не удался. Стокер обнял Саманту, а тот я, другой, на поляне, и та, другая, Мария-Луиза тоже стояли, обнявшись, ну прямо любовная сцена из затасканной мелодрамы.
Лоуделл: «Извините, Хемпсон, но я бы хотел вернуться домой, а не куда-то».
Хемпсон: «Бросьте париаст, Лоуделл, вы ничего не понимаете».
Стокер: «Чего тут не понимать? Вы что-то натворили дома и хотите уйти от суда в любую ветвь в пределах квантовой неопределенности от начальной. Заодно и с нами расправитесь, верно? С любовниками жены. Давно хотели?»
Лоуделл: «Он что, дурак? Не мог же он…»
Стокер: «Он не дурак в своем деле. Но по поводу своей идеи не консультировался со специалистом. Верно, Хемпсон?»
Тот молчал, я видел его затылок и не знал, какое выражение у него на лице… впрочем, знал, конечно, вспомнил, как стоял чуть в отдалении от этой симпатичной группы, обнимая Марию-Луизу, прикрывая ее собой от возможного выстрела этого идиота. Я видел его лицо: Хемпсон даже сейчас не сомневался в том, что все получится. Он ни с кем не консультировался, боялся: физик, разбирающийся в проблеме, передаст разговор в любую из контрольных комиссий, а те сообщат Гильдии поводырей. Физики, для которых походы часть работы и в значительной степени смысл жизни, не станут прибегать к запугиванию поводырей, любой ученый понимает, как глупо то, что хотел сделать Хемпсон.
«Если вы не поняли, — тихо произнес я, продолжая прикрывать собой Марию-Луизу, — я объясню. Я не могу вернуться домой в пределы квантовой неопределенности. Любой другой мир, кроме нашего, содержит нас самих. Кроме принципа квантовой неопределенности, есть квантовый запрет. Островов бесконечно много даже в идентичных мирах. Начальный мир — один, только туда мы можем вернуться».
Хемпсон наверняка прочитал не одну работу по квантовому многомирию, скорее всего, популярную, а в популярной литературе вопросы фермионной сути ветвей не обсуждаются, это вещь интуитивная, она ясна любому поводырю и физику, обладающему научной интуицией, но широким, как говорится, массам, к которым принадлежал Хемпсон, эта идея была не по зубам, он о ней и не слышал.
