— Тебя тоже взяли в плен?
— Меня схватили там, возле деревни коттоло. Мы должны были помочь им, а вон как вышло. Но, думаю, это еще не конец. Наша песенка не спета. Си-Норосси и его люди хитры, да Хорош-Гусь хитрее. А теперь, когда я нашел тебя… Кстати, патрон, ты-то откуда взялся?
— Из дырки, мой друг. Как пить дать, выдумка твоего приятеля Си-Норосси. Он взял меня в плен, но для белого сделал исключение.
И Тотор рассказал свою историю.
— Потрясающе! — воскликнул Хорош-Гусь. — Ты всегда был самым ловким и сообразительным.
— А где Меринос? — прервал его Тотор.
Хорош-Гусь как-то весь передернулся и ничего не ответил.
— Быстрее, быстрее скажи мне, дружище, что с Мериносом! Он погиб?
— Нет, нет! Но это, быть может, еще хуже!
— Объясни! Я очень беспокоюсь за него…
— Не знаю точно, но, если он жив, я ему не завидую…
— Он здесь?
— Мне известно, что здесь есть один белый пленник. Ходят слухи, что он дал пощечину одному министру или что-то в этом роде. Словом, его приговорили к смерти. А это у них дело скорое.
— Я наведу тут порядок! Нечего сказать, вовремя подоспел!
— Ах, бедный патрон! Не обольщайся! Ты умный, сильный, ловкий, но этих мерзавцев очень много. Они жестоки и кровожадны.
— Ба! Мы с отцом и не такое видали. Знаешь ли, старина, пока ты способен пошевелить пальцем, не стоит отчаиваться. А где Аколи?
— Погиб! И Наир-Вазим, колдун-коттоло, и многие другие. Среди этих людоедов было немало смельчаков. Они предпочли смерть рабству.
— А эльзасец Жан Риммер?
— Не знаю. Он исчез!
Тотор никак не решался задать еще один вопрос, наконец не выдержал и спросил:
— А Йеба?
Хорош-Гусь вздрогнул, и глухой стон вырвался из его Груди.
— Не надо об этом, патрон! Умоляю, не надо!
Тотор понял, что другу невыносимо тяжело вспоминать. И все же тот в двух словах объяснил: Йеба не погибла, а попала в лапы к бандитам.
Хорош-Гусь долго молчал.
Тотор заговорил первым:
— Мужайся, друг мой! Надо крепиться, надо спасти тех, кого еще можно спасти, и отомстить за тех, кому уже не поможешь. Надо покарать палачей или умереть! Ты готов?
— На все!
— Если так, то мы еще повоюем! Вот увидишь!
В это время послышался какой-то шум, все вокруг зашевелились.
Дверь со скрипом отворилась, и внутрь проникли первые лучи солнца; в сарай вбежали арабы-надсмотрщики, негры-майенба и принялись что было мочи лупить еще не проснувшихся пленников. То тут, то там раздавались грозные окрики:
— Встать, собаки! Всем подниматься!
— Что-то случилось, — шепнул Хорош-Гусь. — Похоже, есть новости, и наверняка недобрые.
Полусонные рабы нехотя поднимались. Им велели немедленно выйти из сарая. Несчастные повиновались, но руки и ноги плохо слушались. Солдаты не скупились на палочные удары. Кровь лилась рекой.
Страшная сцена!
Оглушенные Тотор и Хорош-Гусь никак не могли понять, что явилось причиной странного поведения стражников. Возможно, повелитель встал не с той ноги и в слепой ярости приказал уничтожить вчерашнюю партию рабов?
Напрасно они надеялись, что их не заметят. Надсмотрщики обшарили каждый уголок, рьяно исполняя приказ хозяина.
Лучше подчиниться, чем подвергнуться побоям и унижению.
Оба поднялись и, присоединившись к группе негров, направились к выходу. Все сошло благополучно.
Здесь друзья увидели, что площадь перед сараем оцеплена. В строю стояли по меньшей мере человек пятьсот воинов с ружьями наготове. Сюда же подкатили и пушку.
Сопротивление бесполезно! Из этой мышеловки не вырвешься!
Несчастных разделили на несколько групп, с них срывали одежду, нещадно били.
— А! Каналья! — вскричал Тотор, узнав человека, который руководил экзекуцией.
Это был немец фон Штерманн, одетый в арабский костюм.
Тотор помнил, как тот упал под ударом Жана Риммера. Однако предатели живучи!
— Вон белый! Я узнал его! — завопил немец. — Схватить!
Десять человек бросились к Тотору. Он не собирался сдаваться и какое-то время успешно отбивался. Над головой свистели сабли, а Тотор пустил в ход не только руки и ноги, но и зубы…
— Не убивайте его! — ревел немец. — Взять живым!
Наконец негодяй и сам подскочил с револьвером в руке…
Тотор ринулся вперед, стараясь схватить лейтенанта за горло, но солдаты подоспели вовремя и связали бунтовщика.
Фон Штерманн стоял совсем рядом. Тотор изловчился и плюнул ему в лицо.
— Предатель! Иуда! — кричал он. — Убей меня! А не то я тебя уничтожу!
Бывший лейтенант из Камеруна позеленел от злости, вскинул револьвер, но сдержался. Тонкие губы скривились в зловещей улыбке:
— Грязный французишка! Отведите его во дворец. Си-Норосси живо его укротит.
Тотора увели.
А где же Хорош-Гусь? Почему он не защитил своего друга и патрона?
Хорош-Гусь исчез.
Кама. — Султан Си-Норосси. — Си-Ля-Росс. — Скала над бездной. — Гарем. — Вот так роскошь! — Не мешает привести себя в порядок. — Меринос!.. — Гляди-ка! Кот! — Выход Тотора.
Раба, которому поручили охранять Тотора, нашли связанным неподалеку от подземной тюрьмы.
Он рассказал о дерзком побеге пленника, и, как только партию привели в Каму, один из охранников отправился в Зерибах с тревожной новостью.
Он доложил о происшедшем фон Штерманну, тому самому человеку, который, зная о щепетильности султана в отношении французов, посоветовал водворить беглеца в каменный мешок.
Узнав о побеге, фон Штерманн пришел в ярость и приказал бить провинившегося раба палками, пока тот не испустит дух.
Тотора необходимо было найти любой ценой. Начались допросы. В результате выяснилось, что под покровом ночи француз, возможно, прибился к партии рабов и, стало быть, прячется где-то среди пленников.
Дальнейшие события подтвердили эту гипотезу.
Укрепленный лагерь Кама, откуда Си-Норосси и бен Тайуб рассылали отряды бандитов для захвата несчастных дикарей, раскинулся в междуречье Шари, Логоне и Уама, на северо-восток от Лаи. Лагерь построили несколько месяцев назад километрах в двухстах пятидесяти от французских фортов Бретонне на севере и Аршамбо на востоке, в самом центре плато, защищенного с одной стороны рекой, а с другой — густым лесом. Дальше высились неприступные горы, еще дальше зияли глубокие ущелья, настоящие бездонные пропасти.
Место выбрали весьма удачно.
Колонны пленников и караваны с награбленным без труда добирались до озера Иро и пешком, по долинам Шари, или на пирогах, по реке Аук, прибывали в Дарфур.
