- Так точно, господин капитан-лейтенант, - приподнял он наконец свой седой бобрик от рации, ярко освещенной сильным электрическим фонарем, - За час-полтора все будет в порядке. От удара табуреткой можно было ожидать куда более значительных повреждений.
Его налившееся кровью широкое лицо дышало правдивостью, усердием и преданностью.
Егорычеву было приятно, что можно будет обойтись без угроз. Он понимал, что Кумахер в некотором роде приперт к стенке и в данном случае будет добросовестен из трусости. Большего от него нечего было, собственно, и ждать.
Слова фельдфебеля произвели самое благоприятное впечатление на Фламмери и Цератода. Несколько смягчились и взгляды, которые они время от времени кидали на Егорычева: этот молодой большевик незаменимый парень в такого рода положениях!
- Только, ради всевышнего, ни слова господину барону! - униженно прошептал Кумахер. - Он меня задушит, как цыпленка.
- Хорошо, - сказал Егорычев, и оба джентльмена величавым кивком подтвердили обещание Егорычева.
- Ну, а как насчет вашей памяти? - осведомился как бы между делом Егорычев. - Она все еще в аварийном состоянии?
Кумахер заговорщически осклабился, давая понять, что всему свое время, и выразительно развел руками.
- Разрешите приступить к ремонту, господин капитан-лейтенант?
- Приступайте, - сказал Егорычев.
- Если позволите, - прошептал Кумахер, - я попросил бы вас завесить еще чем-нибудь двери. У господина майора исключительно тонкий слух.
На дверь, за которой в темноте мрачно возлежал на полу майор фон Фремденгут, навесили еще два одеяла, и фельдфебель Кумахер, все же всячески остерегаясь произвести хотя бы малейший шум, с проворством и сноровкой мастера своего дела приступил к ремонту.
Оба «старших англосакса», как называл про себя Егорычев Фламмери и Цератода в отличие от Мообса и Смита, прикорнули на койках в ожидании завершения ремонта. Смит сидел, опершись могучей спиной о приятно холодившую каменную стену, лениво смотрел в сырую черноту ночи и о чем-то думал. Последний день он вообще усиленно предавался размышлениям. Мообс, взгромоздившись на табуретку, воевал с вдруг закоптившей горелкой «летучей мыши».
- Однако, - заметил он, дуя на обожженные пальцы, - мистер Кумахер не очень торопится.
- Ради бога, как можно тише! - взмолился трагическим шепотом Кумахер, кивая на дверь, за которой бодрствовал барон Фремденгут.
Мообс презрительно фыркнул.
- У господина майора исключительно тонкий слух! - жалостно продолжал фельдфебель.
Вмешался Егорычев:
- В самом деле, Мообс, постарайтесь потише.
- А вы не бойтесь, Кумахер, - отозвался Мообс театральным шепотом, а затем, наслаждаясь страхом Кумахера и раздражением Егорычева, проговорил во весь голос. - Когда Фремденгут начнет вас душить, вы только старайтесь хрипеть как можно громче. Ваше спасение я беру на себя.
- Господин Мообс, умоляю вас, вы меня губите!..
- Только как можно громче хрипите, - чуть ли не кричал Мообс, упиваясь неожиданно представившимся развлечением. - Остальное я беру на себя.
- Мообс! - очень тихо, но многозначительно промолвил Егорычев.
- Чего «Мообс», чего? Вы себе стали слишком много позволять, товарищ Егорычев.
Слово «товарищ» Мообс подчеркнул, совсем как в свое время мистер Фламмери.
Но стоило только мистеру Фламмери, который со своей койки одним глазком поглядывал на происходящее в пещере, равнодушно и почти невнятно произнести слово: «Мообс!», как репортер увял.
Он спрыгнул с табуретки. Но словно только этого и дожидаясь, лампа сразу закоптила с удвоенной силой.
- Ладно, - сказал Егорычев, - давайте уж лучше я.
Для фронтовика, привыкшего иметь дело с самодельными светильниками, управиться с «летучей мышью» оказалось не сложней, чем для укротителя мустангов взнуздать дрессированного циркового пони.
- Ну вот и все, - сказал он и присел на койку рядом с рацией, чтобы, не спуская глаз, наблюдать за Кумахером.
Никак нельзя было поручиться, что этот смиренный эсэсовец не выжидает удобного мгновения, чтобы одним ударом превратить рацию в груду металлического и стеклянного лома. Нужно было все время быть начеку. Кроме того, Егорычев, никогда не переоценивавший своих познаний в области радиотехники, считал необходимым пополнить их, присматриваясь, как Кумахер разбирает и ремонтирует рацию. Не всегда же прибегать к посторонней помощи.
На серебристой дюралевой крышке передатчика тускло Поблескивала небрежно брошенная свинцовая пломба со свастикой и какими-то неразборчивыми, плохо оттиснутыми готическими буквами. Согласно указанию, данному барону Фремденгуту его командованием, только он, Фремденгут, в определенный, только ему известный день и час имел право сорвать эту пломбу, чтобы, настроившись на только ему известную волну, принять приказ о том, что надлежит эсэсовскому гарнизону острова Разочарования делать в дальнейшем. Сейчас эта пломба с обрывочками пропущенного сквозь нее шелкового шнурка валялась на крышке рации. Кумахер даже в отсутствие Фремденгута не решился сорвать ее. Пломбу сорвал Егорычев. В другое время он настоял бы на том, чтобы это проделал сам фельдфебель: пломба могла быть присоединена к какой-нибудь адской машине. Но Егорычев ограничился лишь тем, что попросил Смита и Мообса взять в руки автоматы и присматривать за Кумахером, а самого фельдфебеля заставил стоять вплотную возле себя.
Взрыва не произошло. Кумахер с лицом оскорбленной невинности отошел несколько в сторонку. Там на суставчатых, как у фото-штатива, ножках стоял смахивавший на большую мясорубку алюминиевый генератор с ручным приводом, предназначенный для питания рации электрическим током. Коленчатую рукоятку Кумахер быстро разыскал в аккуратном фанерном ящике с запасными деталями. Он приладил ее к генератору, и наступил решающий момент проверки качества ремонта.
Фельдфебель плюнул на ладони и принялся с напряжением вращать рукоятку. Судя по всему, это было отнюдь не легким времяпрепровождением.
Низким басом, словно огромный и очень сердитый жук, зажужжал якорь генератора. По мере того как наращивались обороты, звук становился все выше и пронзительней. Контрольная лампочка над основанием рукоятки загорелась сначала темно-вишневым, потом огненно-красным, оранжевым, желтым и, наконец, ярким белым светом. Жужжание стало ровным и очень высоким. Сквозь отверстия в боковой стенке приемника пробились тоненькие столбики желтоватого света генераторных ламп. Красиво засветилась шкала с желтыми и красными прозрачными делениями.
- Ну вот, господин капитан-лейтенант, - шепотом доложил Кумахер, - радиостанция в порядке!
