— Вы хорошо видели людей, сидевших на заднем сиденье «Жигулей» во время преследования?
— Да, товарищ майор.
— Стрелявшего из автомобиля смогли бы узнать?
— Конечно.
— В таком случае посмотрите, нет ли среди этих людей одного из пассажиров «Жигулей»?
Двое посторонних с нескрываемым любопытством следили за Якимовым, ожидая, на кого он покажет, Захаров же отвел взгляд и затаился.
Инспектор оглядел сидевших перед ним граждан и сказал:
— Среди них нет преступника, стрелявшего по нашей машине. В «Жигулях» никто из них не находился.
У Захарова вырвался вздох облегчения. На непослушных губах появилось жалкое подобие улыбки. Услышав ответ, Сошников недоверчиво усмехнулся. Не опознали Захарова ни инспектор Завражнов, ни Локшина.
Версия об участии Захарова в нападениях ощутимо рушилась. Раньше где-то в глубине души Максимов интуитивно ощущал ничем не объяснимое чувство доверия к Захарову, возникшее с момента допроса начальника колонны Бызина. Но это чувство глохло под тяжестью косвенных улик, изобличавших его в совершении преступлений. И вот им самим же возведенная конструкция виновности начинает разваливаться на глазах.
Пока Максимов подписывал пропуска свидетелям, пришел дежурный по следственному изолятору.
— Михаил Иванович, вас срочно вызывают в отдел. Пришли два каких-то парня и девушка по неотложному делу.
Максимов оставил Захарова с Сошниковым и направился к себе.
Ребят он узнал: товарищи Захарова, живут в одной комнате в общежитии. Девушка была незнакома, она плакала.
— Чем могу быть полезен?
Ребята смущенно переглянулись. Наконец парень в очках нерешительно подтолкнул всхлипывавшую девушку.
— Лида хотела с вами переговорить, а мы так с ней.
— Я… — Девушка подняла опухшие от слез глаза на Михаила Ивановича. — Товарищ следователь… я принесла ребятам учебники, а они мне сказали… в общем, у них обокрали кассу, и милиция приезжала к ним в общежитие за Яшей… Спрашивали, где ночевал, хотели его забрать.
Максимов насторожился.
— О каком Яше вы говорите?
— О каком же еще? Захарове. Мы с ним учимся в одном техникуме. Он мой жених. Мы месяц назад подали заявление в загс. Нам третьего сентября, — глаза ее вновь наполнились слезами, — идти расписываться. — Девушка заплакала, громко шмыгая носом и всхлипывая.
Максимов калил воды и подал ей стакан.
— Спасибо, — прошептала Лида. — Мой Яша не грабитель… Мы ездили к моему папе просить, чтобы он отпустил меня замуж. Они с папой выпили, и я его уложила спать. Не идти же ему ночью в общежитие. Да и что он, бездомный какой? На следующий день Яша уехал на работу, а вечером к своей маме, звать на свадьбу. Специально водки для друзей собирался купить… Если вы его ищете, то он в деревне у мамы. Вы мне не верите? — в отчаянии бросила она Максимову, заметив, что тот улыбнулся. — Тогда спросите у папы.
Она выбежала в коридор и показала в его конец. Там возле окна мужчина в очках читал газету.
Это было алиби. Кто же тогда третий?
От Максимова не скрылась перемена, происшедшая с Захаровым. Уверенные показания свидетелей, не опознавших в нем человека, платившего деньги в ресторане и стрелявшего из «Жигулей» по милицейскому автомобилю, его заметно взбодрили. В нем уже не было той безысходной тоски, подавившей волю к сопротивлению и желанию оправдаться. Поэтому вопрос следователя настолько его ошарашил, что он даже растерялся.
— К-какое еще сверло? — заикаясь, переспросил он. — Я инструмент в карманах не таскаю.
— Э-э, Яков Сергеевич, — протянул Сошников, — и ты продолжаешь утверждать, что нашел деньги?
Михаил Иванович недовольно поморщился.
— Подожди, Володя. Давай его послушаем, как они к нему попали. — И к Захарову: — Расскажи, но постарайся восстановить в памяти каждую мелочь.
Сбиваясь, перескакивая с одного на другое, Захаров стал вспоминать, как его угораздило с находкой денег.
— …На следующий день после получки в обед подошел начальник колонны, я хотел в счет отгулов взять отпуск к матери съездить. Он прочитал заявление и говорит: «Отпущу, если бульдозер отремонтируешь», а у меня три катка снято, менять надо. С ними я и возился. Все уж из конторы ушли, а я все меж гусениц ползаю. Последний каток прикручиваю, глядь, а на тряпке, ключи на нее складывал, деньги лежат, квадратиком, тридцать рублей пятерками. Откуда они взялись — ума не приложу. Ровно с неба свалились. Обрадовался, докрутил гайки — и на автовокзал. К матери сподручнее на автобусе ехать, в ста метрах от крыльца останавливается. Ну, по пути, конечно, в гастроном. Взял пять бутылок водки. Складываю в рюкзак. Откуда ни возьмись — кассирша, такая вредная баба, кричит, отдай сдачу, дескать, я обсчиталась. Думаю, что ей нужно? Ведь квиты, а у меня автобус, уже опаздываю. Она же как клещ в бутылку вцепилась. Отпустил бутылку, все равно она для меня что дареная, и побежал. На автобус еле успел.
Захаров умолк. Выговорившись, он умоляюще смотрел то на Максимова, то на Сошникова. Поверили ему или нет?
— Во сколько вы обнаружили деньги?
— В половине седьмого. Я хорошо запомнил. Первая мысль была — успею в магазин или нет. Потому и на часы посмотрел.
— Яков Сергеевич, — Максимов недовольно посмотрел на Захарова, — плохо, что вы не пришли и ничего не сказали о своей находке Почему вас не насторожило, что деньги были обгоревшими?
Захаров виновато потупился.
— Не скумекал
— Вы хоть заметили людей, подходивших к бульдозеру? — укоризненно спросил Михаил Иванович.
Захаров развел руками.
— По двору вроде бы слесарь из мастерской болтался, крутился вокруг моего бульдозера. Ну, мордастый такой.
Все вставало на свои места. Сразу после допроса Захарова освободили из-под стражи.
* * *
Несмотря на довольно позднее время, споры о том, как взять третьего преступника, не прекращались, На правах старшего группы уголовного розыска, созданной для выполнения этого оперативного задания, Сошников забраковал подряд несколько вариантов задержания. Все они не гарантировали безусловной безопасности окружающих. Так же безжалостно отклонил и соловьевское предложение о захвате преступника в квартире: заподозрит неладное — пиши пропало. Всех уложит, а заодно и соседку, сдававшую ему комнату.
— Кончайте ломать голову, — попытался закончить споры Иван Бойков. — Он сматывается, возьмем между домом и вокзалом, на худой конец в поезде. Оружие и деньги при нем будут.
В разговор запальчиво вмешался Соловьев:
— В поезде отпадает, чем твое купе лучше квартиры? Не все ли равно? Билет взят под занавес, в вагон продано шесть одних детских мест, да и народу там тьма.
