— А что же записывается в этих книгах?
— Все самое главное: родители, масть, экстерьер, кличка, приметы, даже характер каждой лошади. Кроме того, мне приходится составлять ежегодные отчеты в главное управление коннозаводства в Петербурге. В общем, честно говоря, и мне, и жене, и ребятам досуга остается не много.
— Мне очень нравится, как вы приучаете своих детей к дисциплине и труду.
— Да, у нас уж поистине: работе время, потехе час, — добродушно согласился хозяин. А гость сказал взволнованно:
— К сожалению, мои сорванцы растут в городе в другой обстановке. Я часто отсутствую, а мать их балует. У вас совсем иная картина: все целый день на воздухе, резвятся и работают. Это отлично. Честно говоря, я давно хотел просить вас брать на лето моих Гришку и Костю. Только чтобы им не делали никаких скидок, чтобы они не чувствовали себя гостями, а еще хуже — сынками начальства!
— Присылайте. К глупостям не привыкнут, а ценить кусок хлеба научатся быстро. Хитрить и отлынивать от работы тоже не выйдет, в этом отношении наши приучены к справедливости: всем поровну. Что же касается вредных с официальной точки зрения идей — я ведь в прошлом политкаторжанин — прививать не стану. Однако если ваши сыны привыкнут смотреть на мир более демократично, не взыщите.
— Что вы, Михаил Иванович! В вашей порядочности, конечно, не сомневаюсь. А что касается, так сказать, вольных взглядов, то ведь я и сам, между нами говоря, многие из них разделяю.
— Поэтому, наверное, и пользуетесь такой популярностью среди крестьян-переселенцев, Александр Васильевич. Сколько ни довелось беседовать с теми, кто приезжает к нам за лошадьми, все толкуют, что справедлив, мол, начальник округи, не барин.
— Стараюсь, как умею. Ведь золотые люди прибывают: энергичные, работящие, стойкие. Сколько мытарств доводится перенести им в длиннейшем морском или полупешем пути. Когда-то еще достроится наша железная дорога через всю матушку-Сибирь?! И вот он, сирый, после российской-то скудости через все мучения к просторной земле Уссурийской добрался и рад-радешенек. Готов каждому чинуше последнее отдать, чтобы получить хороший надел. А те, чего греха таить, только и норовят обобрать переселенца. Вот и воюю, пытаюсь заступаться за мужиков, намыливаю шеи чиновникам.
— Да, народ в основном прибывает дельный, хозяйственный. Недавно побывали у меня переселенцы-староверы с верховьев Уссури. Прибыли, рассказывают, за тридевять земель на волах, два года добирались. И за несколько верст до выделенного им под селение участка, попали в непроходимые заросли винограда. Три дня, говорят, бились, пока прорубили тропу. Так и окрестили свою деревню — Виноградовка.
— Да-а, расскажи в России — не поверят! А мы уже привыкли…
Утомившийся за день Суханов невольно зевнул, и Михаил Иванович посмотрел на часы.
— Ого, двенадцатый час! Вы, верно, устали, Александр Васильевич. Оля постелит вам здесь, в кабинете, идемте пока. — И, пожелав спокойной ночи, добавил:
— А ребят присылайте нынче же, найдем, чем занять…
С тех пор Гриша и Костя начали проводить на Сидеми каждое лето. И они, и родители были довольны. Но мог ли царский чиновник, начальник округа Александр Васильевич Суханов предполагать, что через два десятка лет его Костя станет известным большевиком-революционером? Что ему — герою, отдавшему жизнь за свободу народа — во Владивостоке поставят памятник, его именем будут названы улица и корабль.
Стояли ясные дни сентября, и, как всегда, в эту пору, в багряные осенние топа окрасились горы. В тени под пологом леса повисли фиолетовые грозди винограда, темно-зеленые сладкие плоды актинидии, кроваво-красные лимонника. Кедры задумчиво покачивали кронами, усыпанными огромными шишками, дубы роняли спелые желуди. Они, как тяжелый град, сыпались при каждом порыве ветра.
Отошел клещ и гнус, в тайге было тепло и сухо, как в парке. Надтреснуто кричали кедровки, пересвистывались рябчики. Хозяйственные бурундучки энергично таскали орехи и желуди в свои зимние кладовые. Опушился к зиме соболь, колонок, белка. Нагуливали жир кабан и косуля, медведь и изюбр.
Длинным, понижающимся к югу кряжем пробирался лесной тропой небольшой отряд. Мелькали защитного цвета куртки и шаровары, юхтовые сибирские ичиги и мягкие нитяные корейские лапти — сины. Нэпу ни и Син Солле с дружиной возвращались из похода по приграничным горам и лесам. Они ловили контрабандистов и бродяг, служивших наводчиками хунхузов, разоружали браконьеров, уничтожали-завалы с петлями на кабаргу и ямами для ловли оленей. Словом — наводили порядок.
До деревни Верхнее Сидеми оставался последний переход, когда идущие впереди разведчики задержали подозрительного бродягу. Одет он был по-таежному: в истрепанные, когда-то синие, куртку и короткие штаны с кожаными наколенниками, на ногах стоптанные сыромятные мокасины — улы, на голове — выцветший, стянутый позади узлом платок.
В корявых руках человек держал длинную легкую палку, за спиной висел видавший виды вещевой мешок, но оружия при нем не было.
Янковский велел Сину остановить отряд на привал и предложил задержанному сесть. Пожилой поджарый таежник с редкими «дождичком» усами и бородкой держался спокойно, с достоинством. Ломано, но понятно объяснялся по-русски. Дружинники уже назвали ему имя начальника, он знал, к кому обращается, и, поклонившись, заговорил:
— Здравствуй, здравствуй, капитан. Давно слушал: Нэнуни, Нэнуни, только еще не видал… Слушай, твои люди все врешь говорят, неправно говорят. Наша шпиона нету. Моя фамилия Чжан Фу. Наша люди — тазы, хунхуза никогда помогай нету. Наша люди его шибко не люби, шибко боиса…
— А что вы в лесу делаете?
— Наша люди — как охотника. Зимой маленько звери лови: кабарга, соболи, колонка, белка… Теперь, осень, корни копай. Вы слыхал такой корни — банчуй? Русска говори — женьшень, корейца говори — инсам. Давай садится, тебе надо корни посмотри! Это самый первый лекарства…
Все расселись вокруг. Кто на валежину, кто просто по-азиатски на корточках. Большинство корейцев было знакомо с женьшенем, европейцы видели его впервые.
Таза снял из-за спины котомку, развязал и вынул согнутый из цельного куска кедровой коры перевязанный лыком продолговатый коробок. Не торопясь размотал лыковую обвязку, развел в стороны сложенные внутрь концы коры. Дно этого коробка было устлано мхом, на котором лежали странные желтоватые корешки. Они чем-то напоминали человека: головка, шейка, туловище. Ответвления, похожие на конечности человеческого тела, заканчивались мелкими корешками-мочками в виде бороды. Легендарные корни. Глядя на них казалось, что они вот-вот должны зашевелиться… — Ты что, один в лесу? — спросил Янковский.
