Приземлился Уикс так, как не хотел даже думать. На береговом склоне он повис, зацепившись куполом за верхушку сосны в считанных шагах от озера. Какое-то время висел, болтая ногами, затем ножом перерезал стропы и по веткам спустился на камни. Внизу он освободился от парашютных лямок и устало подошел к воде. Вдали на озерной глади горело пятно авиационного горючего, и больше не было ничего, что говорило бы о затонувшем самолете.
Место для тайника он выбрал в корнях под деревом, которое на комле пометил ножом. Пальцами Уикс выкопал ямку, куда положил летную сумку, предварительно вынув из нее и уничтожив огнем карту полетов, сверху сумку придавил своим пистолетом. Все это он засыпал сухими сосновыми иглами. Парашют мог выдать место приземления, разумно было бы отцепить его от сосны и, замотав в купол тяжелый камень, зашвырнуть подальше в озеро. Но Уикс не думал скрываться — наоборот, существовала опасность, что в данной местности, даже при правильной системе поисков, найдут его не скоро. Уикс понимал: война для него кончилась, здесь не было линии фронта, перейдя которую, попадешь к своим, и не было перспективы в порту Йокогама купить билет до ближайшей военной базы США.
Он шествовал лесом, с удовольствием вдыхая сосновый воздух; где-то куковала кукушка.
К своему удивлению, довольно скоро, как только одолел гору и вошел в долину, Уикс увидел людей. В предгорье стояло больше десятка крестьян, которые из своей деревни наблюдали, как с неба спустился парашютист. Вот они и отправились на его поиски.
Крестьяне были худо одеты, возраста разного, но больше старческого, отсутствовал только мужской военно-пригодный состав, разумеется, мобилизованный в армию.
На их лицах не было какой-либо ненависти к врагу, по интересу в глазах можно было сказать, что они впервые видят американца; впрочем, у некоторых кривились ухмылки легкой поживы. Двое костлявых стариков тут же вцепились в летную куртку Уикса и грубо ее с него стянули — довесок к награде, которую император Хирохито назначил за каждого плененного американского пилота. Четверо держали в руках карабины. Под прицелом Уикса повели в деревню. Там его заперли в сарае, где кроме сена ничего не было.
Взаперти он отсидел два дня, по истечении которых за дверью послышался дребезг подъезжающего автомобиля. Уикса вывели и передали трем личностям в солдатской форме. Те связали Уикса по рукам и ногам, затем, как бревно, забросили в кузов облезлого, помятого грузовика.
Автомобиль долго тащился по тряской дороге, пока не достиг Мориоки, административного центра префектуры, где лейтенанта препоручили другим, тоже военным, лицам. Дальше под их конвоем он ехал железной дорогой в зарешеченном тамбуре. Куда мчался поезд, неизвестно.
Поезд прибыл в Токио. Через пол-Японии провезли Уикса и в замусоренном, разбомбленном тупике, заспанного, вытолкнули из вагона.
Доставили арестанта в центральный департамент обороны ради — нужно, забегая вперед, сказать — сведений, которые отдел разведки намеревался из Уикса добыть.
Взялись за него крепко, с первого же допроса бессознательного лейтенанта волокли за ноги, оставляя после него на полу дорожку крови. Руководил допросом капитан-лейтенант Тэдзука Симпэй, мощный мужчина с кованым лицом, потомок самураев и герой Халхин-Гола; помощниками были переводчик, кое-как владеющий английским, и двое унтеров, превосходно владеющие приемами рукопашного боя.
Вот сведения, которые капитан-лейтенант хотел получить от пленного на первый раз: номер, численность и дислокация его авиаполка, а также планы предстоящих боевых операций.
Уикс не видел большой беды от того, что назовет номер, эта информация никак не могла помочь японцам в их военном положении на Тихом океане. Что касается дислокации… здесь Уикс посчитал за лучшее молчать. Он был приписан к палубной авиации, его эскадрилья размещалась на авианосце Йоркгаун, место базирования которого не должно оказаться известным противнику, хотя… в целях секретности после каждого боевого похода ему почти всегда меняли базу, так что и эти данные, скорее всего, ничего не стоили. И последнее: Уикс слабо был посвящен в планы предстоящих боевых операций.
Через два дня допрос возобновили. Симпэй сам не брезговал запачкаться кровью, в группе с двумя унтерами он работал наравне с ними, его чугунные кулаки прогибали Уиксу ребра и отделывали лицо так, что на стенах оставались пурпурные кляксы. Пленный молчал, его упорство Симпэй понимал как барьер воли, пробив который, доберешься до нужных сведений, и, уверенный, что этот материал ему по силам, он трудился не покладая рук.
Потекло время, что меньше всего походило на жизнь: сон, обморок, сумасшествие, что угодно, только не реальность. День за днем допросы повторялись и заканчивались всегда одинаково — потерявшего сознание Уикса тащили в камеру.
Потом рождался запах карболки и, как бледные призраки нирваны, являлись белые тени. Они являлись с источающими холод инструментами и начинали над ним хлопотать, Уикс чувствовал, как в вены лезут их иглы. Вернувшийся в сознание арестант находил на себе свежелеченые раны и следы шприцов на руках.
Большую часть суток Уикс лежал спиной на топчане. Когда в отбитых легких собиралась кровавая жижа, с трудом он переворачивался на бок и ценой страшной боли выхаркивал ее на пол. Было невозможно тяжело дышать, казалось, на груди лежит могильная плита, в забытьи Уикс досадовал, что никак не удается вывернуть шею так, чтобы прочесть на ней дату своей смерти. Когда сознание пробуждалось, он часто вступал в противоречие с самим собой: «ошибаешься, не кончилась для тебя война, и враг тот же, просто сменилось оружие, которым против него воюешь; оно — молчание твое, оно тем и побеждает, что не дает врагу информационного преимущества».
Истязания продолжались. Однажды Симпэй принес на допрос зеркало и показал Уиксу его лицо. На что Уикс только усмехнулся, усмехнулся, конечно, только внутренне, поскольку мимика ему уже не поддавалась. «Что проку от человеческого обличил, когда пытки сломают разум и превратят тебя в бессознательное животное».
Бывало, что Уикс действительно ловил в себе признаки наступающего помешательства. Он вдруг замечал, как мозг начинает вести себя вовсе не как биологический орган. От регулярных ударов по голове в нем постоянно шумело, и в тот шум вдруг вторгались подлинные звуки радиопомех и отчетливый голос диктора. Голос передавал очень важные факты, а именно последние военные сводки. Из них лейтенант узнал, что к этому дню в ходе боевых действий американскими и союзническими войсками освобождены Каролинские острова и острова Малайского архипелага. Со дня на день падет последняя японская цитадель в Океании — острова Ява и Калимантан. Остатки императорского военно-морского флота, представляющие собой разрозненные, дезорганизованные группы кораблей, словно стада китов, добивают торпедоносцы в водах Сулавеси. Кроме того, Уикс проведал, что крупнейшая десантная операция за Окинаву, в которой были задействованы также восемьдесят два корабля авиационного соединения, наконец завершена полной капитуляцией японцев.
