― Не может быть, чтобы ты это серьезно.
― Серьезен, как сова. Клятвенно подтверждаю каждое слово.
― А кто такие гончие Гавриила?
― Не помнишь? Надо полагать, нет.
― Фразу помню, вот и все. Что-то литературное?
― Легенда в книжке «Сказки северной страны». Свора гончих, которые бежали вместе со смертью. Когда кто-то умирает, они воют в доме ночью. Я лично думаю, что легенда произошла от диких гусей, ты их слышала? Они звучат, как свора гончих прямо над головой. А почему Гавриил, непонятно, он же не был ангелом смерти. Дрожишь, замерзла?
― Нет. Гуси пролетели над моей могилой, надо полагать. А что у них общего с бабушкой Ха?
― В действительности ничего. Просто у нее была пара китайских собак, которых я обожал и обозвал гончими Гавриила, потому что они походили на иллюстрацию из той книжки.
― Пара… Нет, ты рехнулся. Это шизофрения или шутки? Никто не может одной рукой держать белый «Порш», а другой ― пару китайских собак. Не верю!
Он засмеялся.
― Настоящие китайские, любовь моя Кристи, китайский фарфор. Антиквариат, музейная редкость. Не знаю, сколько они сейчас стоят, но раз мне хватило здравого смысла влюбиться в них в шестилетнем возрасте, а Харриет хватило здравого смысла в то же время влюбиться в меня, она их мне и пообещала. И хотя она сейчас уже явно не в себе, похоже, не забыла об этом. Да хватит об этом, ты разве не понимаешь, что собаки ― это не главное, они просто ― замечательная причина.
― Чтобы с ней повидаться?
― Да.
― Решил наконец задуматься о семейной ответственности?
Он почему-то не засмеялся и не огрызнулся, как я ожидала, странно посмотрел из-под длинных ресниц и сказал:
― Не хочу упускать шанс.
Все это звучало крайне интригующе.
― Конечно, я поеду с тобой, горю от любопытства, и будем надеяться, что она тебя вспомнит, потому что я уверена на сто процентов, что она забыла меня. Ей как минимум сто лет.
― Ни на день больше восьмидесяти, и очень активная. Она ― местная легенда, скачет галопом на коне со сворой собак и стреляет во все, что попадется навстречу.
― А каких собак? Когда она последний раз гостила, с ней были восемь спаниелей.
― Теперь это тибетские терьеры и персидские гончие, с которыми охотились арабские принцы. Она перешла все пределы, сама превратилась в араба, причем мужчину. Одевается как эмир, курит кальян, принимает гостей только ночью и живет в грязном огромном дворце…
― Дворце? Кем она себя вообразила? Леди Эстер Стенхоуп?
― Именно так. Перестраивает себя в соответствии с историей. Даже называет себя леди Харриет, хотя мы с тобой прекрасно знаем, что среди странных членов нашей семьи не встречалось ни одной леди. Что ты знаешь о леди Эстер Стенхоуп?
― А я тебе не говорила? Когда я последнее рождество была в твоем доме, меня поселили в твою комнату, и я прочла некоторые из книг. У тебя очень много про средний Восток. Ты правда читал всю эту арабскую поэзию? И Коран?
― Насквозь.
― Пожалуй, именно твоя библиотека заронила в мою голову идею посмотреть эту часть света первой. Мы всегда делали одно и то же, правда? Или можешь сказать, что я всю жизнь тащилась за тобой по пятам… У меня были романтические идеи про Дамаск и Пальмиру, но я никогда не собиралась сюда ехать. А тут вдруг попалось это объявление, я решила присоединиться, а потом отстать и посмотреть, что хочется. Одно из предполагаемых мест ― Джоун, дворец леди Эстер Стенхоуп.
― Это руины.
― Знаю, но все равно хочется. Она была совсем девочкой, правда? Я прочла про нее все, что у тебя было. Заболела гриппом после рождества и безвылазно пробыла в твоей комнате две недели, а у мамы не было времени ходить по магазинам за более подходящим для меня чтением.
Он усмехнулся, не обманула я его.
― Не надо так старательно притворяться неумной. Я не один из твоих мускулистых блондинов.
― Нет.
Мы посмотрели друг другу в глаза, фонтан очень громко шумел. Кузен встал и протянул руку:
― Пойдем смотреть на водяные лилии. Они закрываются прямо на глазах, когда солнце уходит.
Мы спустились в преобразившийся двор. Бледно-голубые лилии торчали на плотных стеблях на несколько дюймов над водой, разбросав блестящие листья по поверхности. Золотые плавники мелькали под ними, золотая пчела коснулась воды у края листа. Цветы закрывались по одному, одевались в тюрбаны на ночь. Припозднившуюся пчелу чуть не поймал один цветок, она возмущенно вырвалась из лепестков и пулей улетела.
Я рассеянно смотрела, обдумывала фрагменты информации, полученные от Чарльза. Интригующее изображение эксцентричной старой леди, которая так давно вылетела из семейной реальности в фамильную легенду. Картинку, нарисованную Чарльзом, очень оживляло воображение, напитанное его книгами за тот период интенсивного рождественского чтения. Мне на самом деле было тяжело читать некоторые его книжки, но про леди Эстер все было очень простым, даже захватывающим.
Она уехала на средний Восток в начале восьмисотых годов. Герцогская дочь, а титул тогда давал почти все. Мужественная безапелляционная женщина, которая, как племянница Питта, разбиралась и в политике. Попутешествовав немного с караваном, включавшим в себя любовника, рабов и врача, она решила остановиться и купила себе крепость на вершине горы около Джоуна, недалеко от Сидона. Там она жила по восточным обычаям, одевалась как турецкий эмир и правила слугами, албанскими охранниками, неграми-рабами, компаньонами, грумами и личным врачом, иногда употребляя кнут. В переносном смысле. Ее крепость на горе современники описывали как заколдованный замок. Это был целый мир из дворов и коридоров, сложный, как китайская головоломка. Роскошные сады, бормочущие фонтаны, винтовые лестницы, секретные входы, прорубленные в скалах, через которые ходили шпионы леди. Намеренное воспроизведение волшебной страны «Тысячи и одной ночи», со всеми фантастическими свойствами восточных сказок, твердой рукой внедренными в реальность. Розы и жасмин, немые черные рабы и соловьи, верблюды, священные кошки и арабские кони ― у нее было все. Бесстрашная, эгоистичная, невыносимая и эксцентричная, она постепенно сходила с ума. Вмешивалась в местную политику, сменяла эмиров и поставила себя выше законов. В конце концов леди Эстер поверила в свое мистическое предназначение Королевы Востока, которая однажды въедет в короне в Иерусалим бок о бок с Мессией.
Она умерла в одиночестве, старая и заброшенная, истратив все деньги. Крепость осыпалась вокруг, слуги игнорировали и грабили ее. Но оставила не только долги ― легенду, живущую по сей день.