– Да, я так и думаю.
– Я здесь определенно подозреваю связь с Мурманом-Памиром.
– Ну на это, ведь, нет никаких оснований.
– Не скажи… А этим…
Точный кивнул в сторону кабинета.
– …не надо ничего и сообщать.
И сейчас же прибавил:
– Они, разумеется, прекрасные работники, стойкие революционеры, но… но… Здесь, в этом деле они не понимают… Они просто не хотят понять…
– Знаю, знаю… Вздыхал Мартьяныч.
– Пойду просить машину.
С большим трудом, чуть-чуть не прибегнув к вранью удалось выпросить машину на всю ночь.
– Заедем и в Лефортово, в милицию, узнаем подробно о той машине.
– Стой. А «собачья будка»? Что за «собачья будка»?
– Верно… Курьер у нас из Черкизова. Спросим.
– «Собачья будка»? Есть, есть. Оно конечно, не собачья будка, а дачка, так ее у нас называют «собачья будка», дверь одна…
Были даны точные указания.
Внизу уже заводили мотор.
В это самое время в Румянцевской библиотеке, в читальном зале сидел невысокий человек в шинели с бобровым воротником (в зале было холодно). Со всех сторон он обложился старинными толстыми книгами, трактовавшими о средневековых казнях, с чертежами всевозможнейших орудий пытки, делал заметки и записывал.
Когда совсем стемнело, невысокий человек сдал книги и направился в сторону переулков, расположенных между Арбатом и Пречистенкой.
Дома ему подали записку. На записке стояло:
«Условия подходящи. Машину достали. Сегодня».
Пришедший сел обедать. Вопросительно взглянул на мать.
Та сказала:
– Весь день с утра тихо.
Сын начал медлительно и спокойно кушать. При этом разложил на столе свои заметки и что-то соображал. Пообедал, не торопясь, пил чай, хрустел печеньем, все время держа перед глазами чертежи. Потом встал и направился в подвал.
У железной двери остановился. Все было немо. Кашлянул. Тишина. Прикоснулся к двери, вдруг… дверь отошла. Попятился. Чиркнул спичку, другую. Каморка была пуста.
На стене кровью, видимо из обрезанного пальца, наспех было выведено:
«Продолжайте наше общее святое дело. С этой стороны меня не опасайтесь. Но с вами лично мы посчитаемся».
«Вами» было подчеркнуто, «посчитаемся» было подчеркнуто три раза.
Вадим совершенно опешил. Только одна мысль шевельнулась у него: не пожалел собственной крови подчеркнуть три раза…
У железной двери остановился.
У железной двери остановился.
Наступила ночь. Около часу пополуночи в районе Преображенской заставы по избитому ухабами проселку шла открытая машина.
В машине сидело четыре человека, каждый из сидящих держал наготове маузер. В кузове лежали два ящика, зашитые в рогожи. Машина шла с потушенными огнями. Пробиралась с трудом. Колеса уходили в снег, дорога лежала по ложбинам, взбегала на пригорки.
На значительном расстоянии тускло мерцали редкие огни шоссе. Сидящие напряженно всматривались в непроницаемую стену темноты. Вдруг их внимание привлекло довольно небывалое явление.
Впереди в глухом поле вспыхнул и пропал какой-то довольно неопределенный огонек, потом еще раз, несколько ярче. Пробежало две-три минуты. Огонек вспыхнул еще раз значительно ближе. Потом над гребнем одного из пригорков стало чуть ощущаться какое-то мерцание. Сидевшие в молчании впились глазами в непонятное явление. Мерцание нарастало. Сомнений оставалось все меньше. По безлюдному проселку навстречу путникам шла другая машина.
На гребне холма свет стал ярким, режущим глаза, на одно мгновение две полосы света ударили кверху, качнулись и два пятна-фонаря побежали книзу.
Человек в теплой бекеше с мягким кенгуровым воротником обратился к высокому, сидевшему рядом:
– Мы преданы.
Высокий отвечал:
– Это еще не обязательно.
– Но кому ехать в такую пору по этим местам?
– Конечно подозрительно, но мало ли что возможно… Во всяком случае, не забывайте наш ассортимент советских удостоверений.
Низкий произнес:
– Свернуть некуда. Было бы выгоднее вернуться или остаться здесь.
– Нет, надо идти вперед.
– Вы погубите нас!
– Молчите вы!
Еще мгновение и нестерпимо резкая полоса света ударила в глаза сидящих, разом выхватив из мрака все подробности автомобиля, пассажиров и груза. Крывшаяся до сих пор в темноте машина была открыта.
– В последний раз говорю – вернемся.
– Поздно…
Но поймав бандитов в полосу света встречная машина, шедшая под уклон со значительной скоростью, стала заметно сокращать ход и посреди спуска затормозила. Нижняя машина медленно, проваливаясь в снег, ползла кверху. Сидевшие в ней под яркой струей света инстинктивно жались к углам, прятали головы в воротники.
Руки судорожно прирастали к рукояткам маузеров.
Когда мотор машины, боровшийся со снегом, на секунду затихал, слышно было частое та-та-та-та стоявшей.
Нижняя как бы придавленная происходящим робко ползла, огибая пришедшую из города.
Встречная качнулась, чуть попятилась и поворачивалась, сохраняя шедшую наверх под фонарями. Во время этого перемещения неясно можно было различить скрытый за сиянием фонарей силуэт стоявшей: сорокасильный кареткой «бенц». Число людей, сидевших в «бенце» определить было невозможно.
Ни с той, ни с другой стороны не было произнесено ни одного слова. Открытая машина пробиралась вверх по-прежнему в лучах света. «Бенц» на некотором расстоянии следовал за ней. «Бенцу» идти было легче: он был сильнее и шел по колеям, проложенным первой машиной.
Настроение бандитов было подавленное. План «бенца» был совершенно правилен: став позади шедшей в город машины, отрезать ей путь бегства в поля и прижать ее к городской черте: освещенным улицам и милицейским постам.
Видимо рассчитывая в любой момент нагнать противника, «бенц» заметно отставал. При этом в «бенце» шли разногласия.
Шоффер, оборотясь к Мартьянычу и Точному, говорил:
– Мы дурака валять сюда выехали, или за делом?
На что Точный отвечал опять-таки вопросом:
– Товарищ шоффер, вы в нашем распоряжении, или мы в вашем?
– Не знаю, кто у кого в распоряжении, возможно, вам интересно из себя начальство строить. Понятно, я шоффер, величина незначительная, даже просто мнимая, травка, былинка, однако, если бы захотелось сказать: не идет машина, испорчена, то, конечно, самое большое начальство, хоть отсюда, кати пешком – не угодно ли пройтиться! При том же я шоффер ВеЧеКовский, дело свое знаю и вас постарше.
