Когда пантомима о его пришествии и счастливом спасении закончилась, Рой подошёл к девушке, становящейся всё ближе и дороже, взял её ладони, сжал в своих и приложил с благодарностью к волосатой потной груди, вызвав у Леты обычное для всего их женского рода смущение: бронзовые щёки высветились красной медью, а синие глаза совсем потемнели и спрятались за густыми повлажневшими ресницами. Так они постояли немного, впервые соприкасаясь душами, и Рой подумал, что если бы её приодеть да вымыть, - да, да, в первую очередь отмыть от изуверской краски, - то не стыдно было бы появиться вместе с ней в любой таверне, которые знал, на любом побережье, и немало возникло бы драк за туземную красавицу, но он бы отстоял её от всех претендентов. Она – моя, подумал он осознанно, засмеялся от удовольствия, отпустил руки Леты и легко зашагал по мягкому песку к морю, вглядываясь в безбрежные водные просторы и непроизвольно выискивая хоть какой-нибудь маленький далёкий парус. Но море было пустым и чуждым. Постояв с минуту, выжидая ещё – а вдруг! – он с горечью вздохнул, зная, что необжитые туземные острова редко заманивают рыбацкие шхуны, и вошёл в воду, остужая себя её прохладой. Подошла Лета, показала вытянутой рукой вдаль, на видневшуюся поодаль, забежавшую в море тёмно-зелёными глыбами скалу, очевидно, приглашая на более удобное место, - так, во всяком случае, понял Рой – и они пошли к скале рядом, загребая ногами набегавшую шипящую воду, неустанно в безвременье шлифующую и без того мелкую округлую гальку и приятно холодящую ступни и икры, а вместе с ними – импульсами – и всё тело.
Шли рядом и, часто поворачиваясь друг к другу, улыбались, протягивая и закрепляя ниточки дружбы, симпатии, а может быть чего-либо и большего. Дошли до скалы и пошли по воде вдоль отполированных яростно бьющими волнами погружающихся уступов, пока она предупреждающе не забурлила выше колен. Тогда вскарабкались на торчащие из воды глыбы, помогая друг другу и смеясь над неловкостью движений непривычного к скалолазанию новоиспечённого туземца. Обогнув скалу, выбрались на берег небольшой открытой бухточки, сужающейся в каньон между двумя давно потухшими вулканами, прародителями острова. Судя по мощному давящему гулу падающей воды, ущелье, напрочь закрытое непролазными торчащими, лежащими, стоящими и свисающими во все стороны зарослями переплетённого в жестокой борьбе за воздух и солнце кустарника, кайфующего на тёплой и влажной почве, в верхней части было закупорено водопадом,, в бессилии преграждающим путь убегающей в бухту горной речке. Древнее русло неудержимого потока хорошо угадывалось по тёмно-синей глубинной воде, узкой полосой уходящей от каньона в море, где её движению ещё раз препятствовала скрытая под водой коса шельфового мелкого галечника, намытого прибоем.
Берег бухты, куда пришли молодожёны, был изувечен широким окаменевшим потоком чёрно-зелёной лавы, когда-то пытавшейся добраться до успокоительной прохлады морской воды и остановленной остужающим влажным прибрежным туманом. Неровная, местами вздыбленная поверхность каменного потока изобиловала трещинными шрамами и овальными оспинами самого разнообразного размера и глубины, и все они были заполнены нагретой солнцем водой. К этим-то природным ваннам и привела Роя чистоплотная молодая жена. По всей вероятности, баня на открытом воздухе постоянно использовалась туземцами, но Рой надеялся на антисептическое действие прилива, ежедневно обновлявшего воду в каменных тазах. Во всяком случае, сейчас она была чиста и тепла. Что ещё надо заплесневевшему телу?
Он выбрал одну из ванн, куда можно погрузиться по пояс, поставил рядом принесённую золу, инстинктивно отвернувшись от Леты, неловко скинул свой единственный наряд и сразу же спрыгнул в воду. Напрасно он старался спрятаться: вода оказалась такой прозрачной, что все его потаённые места стали увеличенно видны ещё лучше, чем на воздухе. Да и от кого он прятался? От Леты, которая издали наблюдала за ним и знала его тело не хуже его самого? Эта успокоительная мысль немного примирила с необходимостью не только самому видеть, но и показывать своё голое некрасивое, обросшее клочьями бурых волос, тело. Прочь мужскую стыдливость, привитую той жизнью и христианским воспитанием, надо начинать жить по здешним канонам. Он набрал в ладони золы, надеясь, что она хотя бы немного заменит отсутствующее мыло, - кто-то когда-то где-то трепался, что ею можно вымыться, - смочил водой и стал осторожно, не торопясь, драить свою зудящую грудь. Ещё раньше решил, что если зола не поможет, он отдраит себя песком, даже галькой, как бы ни было больно, но станет чистым, как после праздничной купели в забытом детстве. Однако зола действовала и неплохо – кожа сразу же покраснела, стала заметно чище и новее, похоже, что вспомнившийся ко времени пионер-гигиенист не врал. Воодушевлённый первым успехом, приспосабливаясь к непривычному чистящему средству, в котором попадались предательские твердые золинки, Рой вымылся до пояса, а потом, пренебрегая бесстыдным интересом местных дам, вылез из ванны и соскрёб грязь с нижней части тела и с того, что прятал, снова спрыгнул в уже мутную воду и с наслаждением промыл свалявшиеся волосы на голове. Для спины необходима была помощь местной банщицы. Лета охотно отозвалась на его призывный жест и, не спрашивая, смочила спину сидящему со спущенными в воду ногами всё более белеющему мужу, щедро обсыпала его золой и мягкими эластичными движениями маленьких нежных ласкающих, а не моющих, ладошек заскользила по спине и бокам так, что Рой вдруг стал погружаться то ли в сон, то ли в нирвану, ощущая прикосновения любящих рук давно ушедшей к Богу матери.
Когда приятно-одуряющая процедура закончилась, он, помедлив, резко повернулся к сидящей на корточках Лете, схватил её за талию и, быстро опрокинув, вместе с ней ухнул в воду, подняв кучу мутных брызг, залепивших глаза и уши. Погрузившись с головой, они оба, барахтаясь в слепоте, мешая друг другу, цепляясь за чужое скользкое тело, с трудом поднялись на ноги и разом уставились лицо в лицо: она – насторожённо и испуганно, он – с виноватой выжидающей ухмылкой, боясь получить оплеуху за грубую импровизированную шутку. Чтобы как-то сгладить возникшую неловкость и умерить негативный эффект от своих дурных манер, Рой тихо положил руки на плечи девушке, слегка сжал их, показывая, что ничего плохого не задумал, ей нечего опасаться, а потом утопил в своих больших ладонях её лицо, ощутив мгновенный жар вспыхнувших щёк, и легко водил пальцами, едва касаясь, по затвердевшим вдруг губам, по прикрытым векам и жёстким бровям, по зарозовевшим щекам, отдавая малую толику тепла, затраченного ею на него долгими болезненными ночами. Потом сам застыдился невесть откуда взявшейся нежности к дикарке и, заметив, что лицевая краска под мокрыми пальцами расходится, обмакнул их в золу и стал тщательно и очень осторожно снимать обильный макияж. Лета и эту процедуру приняла спокойно и безропотно, учась, сама того не понимая, покорно принимать мужнины руки и мужскую власть. Рой, освоившись и уже не боясь, твёрдыми руками развернул девушку к себе спиной и стал отмывать краску здесь, а ей жестами предложил, стыдясь ещё сделать сам, взяться за фасадную часть с её целомудренными местами. Вдвоём они быстро управились с божественным юным телом, а то, что оно изваяно всевышним, не подвергалось сомнению, - того, что скрывалось под краской, дьяволу создать не под силу. Не сдержавшись, Рой притянул Лету к себе, легко обнял и поцеловал сначала в мокрый лоб, потом в высохшие от внутреннего жара щёки и, наконец, в непривычные к этому горячие шершавые губы, а она, повинуясь заветам праматери Евы, прикрыла потемневшие глаза, сникла в истоме, принимая глубоко в себя ласку, даримую им. Дрожащей рукой Рой провёл по её гладкой спине от шеи вниз, по выемке на пояснице, коснулся скрытых водой и всё равно тёплых ягодиц, и тогда она встрепенулась, не готовая так быстро сдаться, резко отстранилась верхней частью тела, посмотрела внимательно в его глаза, оценивая искренность чувств, тихо и удовлетворённо рассмеялась глухим грудным смехом, вырвалась из его рук, ловко выскочила из семейной ванны и побежала, оборачиваясь и смеясь призывным звонким смехом.
