— Давайте, — согласился Гор, и профессору, недовольному тем, что ему не дали договорить, пришлось тащиться за остальными.
Пока они пробирались по коридорам и переходам постоялого двора, случилось маленькое происшествие, заставившее семейство Енски очень сильно задуматься.
— Кого я вижу? — вдруг послышался глубокий, трудной женский голос.
…Акаш вздрогнул и попятился.
— Кого я вижу?! — снова вопросил голос.
— Откуда бы это? — удивился профессор.
— Отсюда! — Груда мешков и какого-то немыслимого тряпья зашевелилась.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что это отнюдь не мешки и не тряпье, а женщина, причем совершенно немыслимых размеров. Сказать, что она крупная… значит, не сказать ничего. Это были Гаргантюа и Пантагрюэль, совмещенные в одном человеке и помноженные как минимум натрое.
— Ха! — завопила гигантесса. — Милашка Акаш!
— Да, Зита… Это я… — Проводник осторожно отступал назад, в глубь коридора.
— Да-а-авненько я тебя, сладенького, не видела, давненько не трогала! — заявила хозяйка постоялого двора и произвела телодвижения такого откровенного характера, что ни у кого не осталось ни малейших сомнений относительно ее намерений.
Акаш тоже понял что к чему и заметался.
— Нет, нет, — успокаивающе заявила красотка. — Не сейчас… Позднее. Ты же задержишься, милашка, а?
— Да, конечно, конечно, — залопотал тот. — Задержусь, я приехал как раз к тебе… Хе-хе… Чтобы отдохнуть… Ну ты сама понимаешь…
— Понимаю, понимаю… — Гигантесса удовлетворенно провела руками по безразмерным бедрам. — Очень хорошо понимаю, милашка! Только ты же знаешь, за постой в моей гостинице надо платить. С тебя бы я денег не взяла, но с этих господ…
Зита чмокнула воздух губами, больше похожими на две ватрушки.
— Заплатите, заплатите ей… — яростно зашипел Акаш под ухом у Гора.
— А-а… — Гор с трудом сглотнул. — А денег у меня нет!
— Не-е-ет… — протянула Зита с явным удовольствием.
— А-а… А они у него! — Молодой человек указал на отца.
Енски-старший пребывал в не меньшем шоке, нежели его сын, и вообще ничего не сказал.
— Это хорошо! — сказала Зита. — Я люблю… зрелых мужчин! Опытных! Все знающих, все умеющих…
И она подступила к профессору, потрясая всеми своими колоссальными достоинствами. Археолог выдавил из себя писк, который, наверное, издает кролик, когда мило прогуливаясь по лужку, натыкается на огромного удава.
— Да заплатите же, сагиб! Пропадем! — уже в полный голос заорал Акаш и, видя, в какую прострацию впали англичане, кинулся на помощь.
— Вот-вот… Вот деньги, Зита. Эти сагибы со мной! Со мной…
На лице любвеобильной гигантессы отразилось все разочарование мира.
— Как жа-а-алко… — протянула она. — Но деньги… Деньги прежде всего. Но — жалко!.. Акаш, милашка, проведешь сагибов в ту комнату, где мы с тобой в последний раз… Ну ты помнишь.
Когда мощные балки пола перестали ходить ходуном от удаляющихся шагов хозяйки, семейство Енски позволило себе выйти из гипнотического транса.
— Однако… — только и выдавил из себя Енски-старший.
Гор выразительно поглядел на Акаша, который не сказав ни слова, провел «сагибов» в «ту комнату», оказавшуюся в самом конце коридора, и поспешил выскочить за дверь.
— Погоди-ка, милашка! — вздохнул Енски-младший. Он настиг Акаша уже в конце коридора, взял за шкирку, неторопливо повернул к себе.
— Только не в зубы, молодой сагиб! — умоляюще прошептал тот. — Стоматологи здесь такие дорогие…
Добрая душа Гор подумал и решил удовлетвориться носом. Вечер два англичанина встретили в одиночестве.
— …Вы не представляете, сагибы, вы не представляете! Ай не представляете! — возопил Акаш, врываясь в комнату с первыми лучами солнца.
— Чего мы не представляем? — поинтересовался Гор.
— Но что с твоим лицом, друг мой? — поинтересовался профессор.
— Ерунда, господин, ерунда.
Енски-младший невольно удивился. Вчерашнюю экзекуцию он провел достаточно аккуратно, и надо же!
— Это Зита… — Проводник смутился. — Вы же понимаете, сагиб… Целует… Акаш очень искусный любовник… Женщины очень любят Акаша…
Отец и сын переглянулись, вспомнив любвеобильную гигантессу.
Вновь переглянулись. Содрогнулись.
— Так что же ты хотел сказать? — уже с большим сочувствием поинтересовался Гор.
— Та мэм-сагиб, которой вы так интересуетесь, уже имела неприятности. Говорят, в горах было много шуму, даже стрельба…
— Где?! — подскочил профессор.
— О, хитрый Акаш узнал, где это находится! Хитрый Акаш даже узнал, что та мэм-сагиб и ее любовник…
У Гора перехватило дыхание.
— …идут сегодня к тому месту опять. Это очень опасно, ай как опасно! Вы, сагиб, можете радоваться. Обезьяна, за которой охотится мэм-сагиб, наверняка разорвет ее в клочья. Мы можем возвращаться в Дели…
— Как это в клочья?! — вскричали оба Енски в один голос.
— В клочья! — радостно подтвердил проводник. — В мелкие-мелкие такие!
— Элизабет? — ахнул Гор.
— Без нас? — подхватил профессор. — И чего, спрашивается, мы здесь сидим? Я должен быть там, на месте!
И оба начали лихорадочно собираться.
Акаш разочарованно покачал головой, растирая здоровенный синячище на щеке.
— Значит, в Дели мы не едем?
* * *
Камни, казалось, сами лезли под ноги. Гор спотыкался, но все-таки успевал подхватывать отца, чье искусство скалолазания было развито еще хуже.
Семья Енски спешила на помощь несчастной леди, погибающей в лапах огромной обезьяны. Сейчас Гор даже не мог вспомнить, каким образом им удалось улизнуть от лап страшной Зиты, подстерегавшей постояльцев у входа, как они выбрались из города, как нашли дорогу к пещере. Долг джентльмена толкал двух англичан на подвиги, совершенно не заботясь о том, что они оба были к этим подвигам не совсем готовы. Вернее, совсем не готовы.
Позади них грустно семенил Акаш.
— Ай, сагиб, ай… — причитал он. — Не ходите… Большая обезьяна… Ракшас… Ай!..
— Какой, к дьяволу, ракшас?! — вопил профессор, поскальзываясь на гладких валунах. — Какой ракшас, что за глупости? Дедушкины сказки! Бредятина, трубы Иерихонские! Начитались «Рамаяны»…
— Ай, какие сказки! — только и отвечал Акаш, подхватывая Енски-старшего.
— Вперед, вперед!
Они остановились перед пещерой, своды которой легко могли вместить не только обезьяну, но и тираннозавра, буде у того возникло бы желание тут поселиться. Вокруг царила тишина, и только неутомимые цикады верещали что-то свое в кустах.
— Ну и где? — поинтересовался профессор.
