— Да возможно ли это? — перебили его некоторые из слушателей.
— Уверяю вас. Выслушав меня, вы сможете сами судить. Правда, обстановка здесь несколько другая, но сущность та же самая: «Дух, выходящий из бутылки».
* * *
Рати — один из наиболее старых островов Тихого океана. Расположен он на север от Раротонги.
Пальмовые деревья, покрывающие этот остров, уходят своими вершинами высоко в голубое небо. Рати сверкает среди океана, словно драгоценный камень. В то время еще ни одно судно не приближалось к нему, ни единая частичка пароходного дыма не грязнила его красоты. Сандаловые деревья тогда стояли в полной неприкосновенности, и кокосовые пальмы еще не были знакомы с мыльными компаниями. Тихий океан тогда походил на хранилище драгоценностей, почти неисследованное. И среди прочих островов его находился и Рати, со своей красотой и богатствами.
Двести пятьдесят островитян, никогда не видавших миссионеров, не имевших ни малейшего понятия об одежде, не проявлявших никаких дурных качеств, за исключением каннибализма и то лишь при удобном случае, обитали на Рати. Они ловили рыбу в лагуне, любили и плодились, жили и умирали. Время здесь застыло, подобно огромному голубому своду, простиравшемуся над островом.
Первый звук, который слышал всякий вновь рождающийся, был звук моря, этот монотонный непрекращающийся шум воды, разбиваемой о рифы. И всю дальнейшую жизнь он обречен был слушать этот голос волн, грозный во время бури и тихий в спокойную погоду.
Голос моря был первым звуком, который восприняло и ухо Каноа.
Это же море принесло однажды на своих волнах с северо-востока, от берегов острова Вари огромный челн, наполненный людьми, вооруженными копьями и палицами.
Эти люди высадились на берег, рассыпались среди деревьев и стали преследовать и убивать туземцев, словно играя.
Каноа был еще настолько мал, что не мог отдать себе ясного отчета в происходившем. Мимо него промчались два человека, один преследуемый, другой преследующий. Преследуемый споткнулся. Преследователь настиг его и размозжил ему череп. Каноа увидел белый мозг, брызнувший словно сок из раздавленного плода. Тогда смертельный страх охватил его, и он бросился бежать и спрятался в чаще деревьев.
Возможно, что вследствие этого Каноа вырос таким пугливым, застенчивым, нерешительным, похожим скорее на девушку; но в то же время он был высок ростом и строен, как стрела, его тело было мускулисто и гибко.
Воинственные мужи Вари не возвращались больше на Рати, чтобы закончить начатое ими истребление. Изменившееся направление циклона погнало их к другим берегам, где они продолжали истребление островитян, избивая их до последнего человека, чего им не удалось сделать на Рати. Как знать, может быть, война не дала бы проявиться в Каноа тем качествам, которые развились в мирной обстановке, но пока произошло нечто другое.
Любовь, как вы, вероятно, заметили, мало обращает внимания на социальный статус намеченных его жертв или на их моральные и умственные дефекты. Каноа имел очень привлекательный вид, и однажды любовь поймала его на берегу, когда он прогуливался с Мали, дочерью Надаба, рыболова-охотника. Она охватила их так крепко, что они не смогли более разлучиться, и вопрос шел лишь о том, Мали ли пойдет в дом Каноа или он к ней.
Надабу более улыбалась последняя комбинация. Мали была очень полезна ему: она делала из тростника западни для зверей, ловила рыбу, бегала на посылках и, кроме того, приготовляла пищу.
Если бы Каноа имел более самостоятельный характер, он бы не пошел на это, но таким, каков он был, он легко согласился и окончательно укрепил в народе Рати сложившееся о нем мнение.
По прошествии первой брачной недели, во время которой Мали была ласкова, в ее характере стали проявляться неприятные черты, которые свойственны всякой женщине и всякому мужчине, рожденному от женщины. Эти черты постепенно разрастались. Она стала заставлять его делать то одно, то другое, покрикивала на него, а он, как дурак, опустив голову на грудь, беспрекословно подчинялся всему. Она быстро подобрала все вожжи в свои руки и взяла кнут.
Каждый мальчишка, завидев Каноа, кричал ему: «Мали командует тобой!» Рыбак Сини, брат его жены, когда шел рыбачить ночью с факелом и острогой, брал его с собой для услуг, и сам Надаб во время работы нередко звал его принести инструмент, словно раба или собаку.
Так прошел целый год. И однажды Каноа забыл и Мали, и Надаба, и свою брачную жизнь, и свое несчастье: с востока на голубом фоне неба показалось нечто такое, чего никогда прежде глаз Каноа не видел.
Нечто белое, похожее на крыло огромной чайки. Это было судно под полными парусами.
Каноа бросился в поселок сообщить новость. Весь народ высыпал на берег и вытянулся лентой вдоль него. Несмотря на долгий срок, посещение пришельцев с берегов Вари еще не совсем изгладилось из памяти жителей Рати, и многие мужи пришли вооруженные дубинами и копьями. И так они стояли и созерцали, пока шхуна не прошла рифов и не вошла в тихие воды бухты.
Самого же Каноа не было среди доблестной компании, расположившейся на берегу: к стыду его, он спрятался в лесу. Было достаточно одного взгляда на шхуну, и перед ним, как живые, встали лица воинов Вари, он слышал ужасные крики убиваемых, удары палиц. Эти страшные призраки прошлого гнали его прочь. Сквозь пальмовую рощу он добрался до сандалового леса, а оттуда до холма. Взобравшись на вершину его и спрятавшись в ветвях густого дерева, он хорошо мог видеть шхуну со вздутыми парусами, направлявшуюся по ветру к берегу. Напряженный слух Каноа ловил звуки. Он слышал, как заревела цепь бросаемого якоря, затем шхуна онемела, и ее крылья стали опадать, как падают листья с деревьев в ветреную погоду.
Каноа наблюдал ее долгое время, но ничего особенного не происходило: люди не высаживались на берег, не бежали, как воины Вари, за жителями, избивая и уничтожая их, никаких криков не долетало до него по ветру. Привычные звуки царили вокруг: крики морских чаек, гул волн, разбиваемых о рифы, и шум деревьев. Шхуна не спускала бота. Очевидно, люди, бывшие на борту, не зная обитателей Рати, боялись враждебных действий с их стороны.
И вдруг Каноа увидел пироги своих соотечественников, пересекавшие лагуну. Подобно мышам, подбирающимся к кусочкам сыра, стремились пироги к «Борго» — так называлась прибывшая шхуна. Каноа продолжал наблюдать, как челны прошли вдоль шхуны и обогнули ее, а затем он увидел своих соплеменников на ее борту, на ее удивительном борту, невредимыми, прикасающимися к ней. И он, Каноа, не был с ними, а сидел здесь на дереве. Постыдная трусость лишила его таких чудесных переживаний.
