Артур Дойл - Алмаз раздора. До и после Шерлока Холмса [сборник]

Прославленный фельдмаршал опустил глаза.

— Я не мог недооценить англичан, — ответил он.

— Их недооценили мои советники. А американцы! Разве дипломаты не были уверены, что те никогда не ввяжутся в войну? Разве флот не заявлял, что они не смогут переправить армию через океан? Разве военные не настаивали на том, что у них вообще нет никакой армии? А теперь, — он взял со стола папку и потряс ей перед присутствовавшими, — у них в Европе миллионная армия и именно их корабельная артиллерия утюжит дороги между Монмеди и Конфланом — единственные пути отхода на нашем правом фланге. «Этого» не могло быть, «то» было просто невероятно… Однако все это — суть свершившиеся факты. Разве не удивительно, что народ потерял мужество и разуверился, когда его все время обманывали?

В разговор вступил до сих пор молчавший худой генерал в очках и с суровым лицом. Его слова были холодными, резкими и точными — слова скрупулезного и дотошного штабиста.

— Ваше Величество, все взаимные обвинения и упреки сейчас неуместны. Перед нами стоит вопрос чрезвычайной важности. Большевики находятся уже в двадцати двух километрах от Спа, и если вы попадете к ним в руки, никто не сможет поручиться за последствия. Ваша жизнь в опасности, и ответственность за нее лежит на нас.

— Что вы предлагаете, генерал фон Гренер?

— Государь, мы едины во мнении, что вам нужно немедленно пересечь голландскую границу. Это предложение генерала фон Хентца. До границы всего несколько километров, и ваш литерный поезд уже ждет на станции.

— И куда же я отправлюсь после пересечения границы?

— Мы позволили себе, Ваше Величество, связаться по телеграфу с правительством Нидерландов. Ответа пока что нет. Но мы не можем ждать. Ваш поезд оборудован всеми удобствами, там же находится ваша прислуга. Остальное можно решить позже. Если вы дадите радио из Эйдена, мы будем в полном спокойствии за вас.

Император не некоторое время погрузился в молчание.

— Не будет ли это расценено, — произнес он наконец, — как то, что я оставил свою армию и свой народ в момент глубочайшего кризиса? Это уже вопрос чести.

— Государь, пока вы действуете по настоянию вашего высшего совета, это едва ли может быть вменено вам в вину, — заметил фон Гренер.

— Честь — личное дело каждого человека, и никто не вправе снимать с него ответственность, — возразил кайзер. — Полагаю, господа, что вы можете быть свободны. Вы высказались и дали мне советы по мере своих сил и способностей, окончательное же решение остается за мной. Вас, фон Берг, и вас, адмирал, я попрошу остаться еще на пару слов.

Остальные поклонились и вышли из кабинета. Император подошел к двум прославленным служакам, которые почтительно встали со своих мест.

— В вас, — сказал он, кладя старому фельдмаршалу руку на плечо, — и в вас, адмирал, я признаю тех двух людей, что представляют собой честь моих армии и флота. Вы более всех других вправе судить о чести.

Забудем на время об императоре и его подданных. Скажите мне прямо, по — мужски, вы бы лично посоветовали мне отправиться в Голландию?

— Так точно! — в унисон отчеканили они.

— Вы считаете, что после этого моя честь останется незапятнанной?

Германский торпедный катер V187

— Без всякого сомнения, Ваше Величество. Сейчас нам придется вступить в переговоры об условиях перемирия. Президент США решительно заявил, что с вами он никаких переговоров вести не будет. Дело не сдвинется с мертвой точки, пока вы не уедете. Лучшее, что вы сейчас можете сделать для Германии, — поступиться своими личными чувствами и на время исчезнуть с политической арены.

С минуту кайзер размышлял, сурово нахмурив брови. Наконец, он прервал молчание.

— Давайте в качестве примера перенесемся на сто лет назад. Предположим, что Наполеон отказался бы сдаться в плен и отречься от престола. Чем бы это закончилось?

— Никому не нужной войной и бессмысленной бойней, в результате которой он бы или погиб, или был бы пленен.

— Вы не так меня поняли. Положим, он не отступил бы при Ватерлоо, а построил бы в каре свою Старую гвардию и погиб вместе с ней в последнем бою. Что тогда?

— Чего бы он этим достиг, государь?

— Для Франции, пожалуй, ничего бы, за исключением примера. Но не стала бы его слава еще более ослепительной? Не казался бы он нам сейчас неким сошедшим на землю ангелом разрушения, если бы не его заточение и крах на острове Святой Елены?

Фельдмаршал тяжело покачал головой.

— Ваше Величество знает историю несравненно лучше меня, — заметил он.

— Боюсь, что у меня слишком много других насущных забот, чем думать о событиях столетней давности.

— А вы, фон Шпеер? Вы что скажете?

— Если вы настаиваете на моем ответе, Ваше Величество, то я считаю, что Наполеону должно было пасть при Ватерлоо.

Кайзер схватил его за руку.

— Вот родственная душа! Вы убедили меня, что моя честь останется незапятнанной, как бы я ни поступил. Но есть нечто превыше чести. Это то, что мы называем героизмом, когда человек совершает более того, что ему должно. Наполеону не удалось подняться до таких высот. А теперь прощайте, господа. Будьте уверены, что я тщательно обдумаю все, что вы мне сказали, и объявлю о своем решении.

Император сел, подперев голову руками. Сперва он услышал щелканье каблуков и звон шпор в зале, затем рев мотора за окнами. Более получаса он сидел неподвижно, погруженный в глубокие раздумья. Затем он внезапно вскочил на ноги, воздев руки к небу.

— Боже, дай мне силы! — воскликнул он.

Кайзер потянулся к кнопке звонка, и тотчас же появился слуга.

— Скажите капитану фон Манну, что я жду его.

Мгновение спустя в кабинет вошел молодой офицер с румяным лицом и быстрыми умными глазами. Он вытянулся и отдал честь.

— Зигурд, — начал император, — всех нас ждут очень тяжелые времена. С настоящего момента я освобождаю вас от данной мне присяги и от всех ваших обязанностей. Насколько мне известно, принц Макс фон Баден уже успел по собственной инициативе снять присягу со всей армии.

— Я не желаю слагать присягу и всегда останусь верным своему императору.

— Но я не хочу вовлекать вас в то, что может закончиться трагедией.

— Я горю желанием участвовать в этом.

— А если это грозит смертью?

— Даже так, государь.

— Я говорю это вполне серьезно. Вы погибнете, если последуете за мной до конца.

— Я не желаю себе лучшей участи, Ваше Величество.

Кайзер схватил молодого человека за руку.