Все молчали. Все молчали, опустив глаза в растрескавшуюся, как губы, землю.
– Согласны, Роман Игнатьич. – Серега поднял голову. – Давайте к нам ментов. Может быть, они изловят волка… спутают ему ноги. Я слышал, у вас у самого есть револьвер. А может… – Серега облизнул губы, передохнул. – А может, если у нас есть оружье, мы и сами справимся, Роман Игнатьич?.. и не надо мотаться в Екатеринодар, не надо никого звать… а то они… сами нам все тут прикроют… заставят нас убраться… а теперь, когда мы нашли меч, когда мы на пороге открытия…
– Открытие! – крикнула Славка Сатырос. – Вам бы только открытия открывать, полоумные ученышки!.. Вам бы лишь… свое удовольствие справлять! А человеческие жизни вам не в счет! Жестокие!
Славка размазала слезы ладонью по лицу. Светлана погладила ее по плечу, по полосатой тельняшке. Леон, такой же полосатый, придвинувшись к ней, погладил ее по другому плечу. Роман печально поглядел на них.
– Слава, вы правы. Я приглашу милицию…
– Не надо! – Серега часто дышал. Ручейки пота текли у него по лбу, и он смешно стряхивал их кончиками пальцев. – Мы сами! Я каждую ночь готов сидеть в засаде с вами, Роман Игнатьич, не спать, следить… вы же понимаете, стоит нам подключить сюда государство, милицию, власть, как нам все прикроют! Все, вы понимаете! Все!
Задорожный нахмурился. Серега прав. Но и люди тоже не свиньи на бойне. Он не имеет права больше рисковать людьми. Тело Жермона, сейчас, на жаре, пока ждут положенных по православному обычаю двух дней до похорон… Опять звонить в Москву. Опять оплата срочных рейсов. Опять встреча рыдающих родных. У Романа зазвенело в голове. Жермон был его покровителем, он, при всей его политической безалаберности и мафиозном копаньи в зарубежных банках, живо интересовался археологией, таскался за ним по свету, пребывая то в одной его экспедиции, то в другой… Жаль Жермона. А Всеволода – не жаль?! А Колю – не жаль?! К тому же все московские, да и все российские газеты пестрят скандальными, крупно набранными заголовками – «СМЕРТЬ ОТ БАНДИТСКОГО НОЖА ЗНАМЕНИТОГО ПЕВЦА АНДРОНА», «ПОП-ЗВЕЗДА АНДРОН ГИБНЕТ ОТ РУКИ НЕИЗВЕСТНОГО КАВКАЗСКОГО ГОЛОВОРЕЗА В ЛЕГЕНДАРНОЙ ЛЕРМОНТОВСКОЙ ТАМАНИ…»
– Мы остаемся, – сказал он. – Остаемся. Решено. Мы с Сережей будем каждую ночь сидеть в засаде. Днем за лагерем и за людьми будет следить Леон. Сережа, Леон, вы поняли меня?..
В наступившей тишине было слышно, как близкое море намывает на каменистый берег прибой под обрывом.
– Ну не плачь, не плачь… Только не плачь, пожалуйста… не плачь… ну я тебя прошу, не плачь…
Роман, прижав Светлану к себе, утешал ее, как издревле мужчины утешали своих возлюбленных. Он нежно прискивал ее к себе, ощущая, как пахнут сеном и горечавкой ее волосы, целовал ее в крендель золотых кос, в пробор, в закрытые глаза, из которых по смуглым щекам текли потоки слез. Гладил по плечам, чувствуя их неизбывный жар; чувствуя, как и в горе, в рыданье, в слезах она была по-прежнему желанна, все так же любима, и сама, сквозь рыданья, побеждая захлеб горя и потрясенья, прижималась к нему, любя его, желая его, предеваясь и подчиняясь ему, мужчине, возлюбленному.
– Светлана моя!..
Она обвила руками его шею. Вдохнула терпкие запахи его палатки – он всюду понатыкал букетиков душицы, полевой гвоздики, полыни, дрока, иного разнотравья, чтобы в палатке дурманно и духмяно пахло цветами, чтобы ей, Светлане, было приятно и радостно.
– А я с ним… с Жермоном… в Керчи… кофе пила!..
Она опять залилась слезами, теснее прильнула к Роману.
Она не сказала ему про ту страшную, уродливую сцену меж нею и покойным Гурием там, на ночном берегу, среди пантикапейских колонн. Зачем ему об этом знать? Это ее тайна. Бог спас ее от последнего ужаса, чтоб отдать ее цвет, ее кровь, плоть и душу тому, кого она полюбила впервые, сильно и навсегда. И это Бог подарил ей подарок. А могло быть все по-другому. У других и бывает чаще всего по-другому. Сначала настрадаются, потом встретят судьбу. А она встретила судьбу сразу. Навсегда… Ее руки, пальцы блуждали по затылку Романа, перебирая его поседелые жесткие волосы. Много старше?.. А ты помнишь, Светланка, что ты говорила Ежику тогда, на берегу?.. Забыла?.. И что такое навсегда, Светлана?.. Как и чем ты можешь поклясться, что ты полюбила Романа навсегда?.. Ты любишь его сегодня, сейчас. И ты доподлинно знаешь, чувствуешь это. Зачем же ты думаешь о Времени, о всесокрушающем Времени, которое, быть может, и пощадит твою любовь, убьет ее, сожжет, развеет ее прах по ветру?..
Навсегда… На всю жизнь… Роман отвел ее голову от своего плеча. Взял ее лицо рукой. Заглянул в ее любимые, зелено светящиеся глаза-изумрудины, глаза-крыжовничины, залитые слезами, плывущие, горькие.
– Я не допущу больше, Светлана, чтобы в моей экспедиции кто-то погиб, – едва слышно поклялся он. – Слышишь?.. такого больше не повторится…
Он нашел губами ее губы.
За брезентовым пологом палатки, на маленьком кусте акации, звонко чирикнула ласточка-береговушка.
… … …
Прошла неделя. В Гермонассе было все тихо. В Тамани – тоже. Окрестности просматривались с обрыва насквозь. Каждую ночь Серега и Роман не смыкали глаз – Роман, вооруженный револьвером, сидел в палатке, оставив открытой прорезь «молнии» – сзади, чуть посапывая, спала Светлана, и Роману казалось – он не столько сидит в засаде, сколько охраняет сон любимой; Серега так же бодрствовал в своей палатке, стоявшей напротив палатки начальника; никаких нападений, поползновений, посягательств на жизни и покой археологов больше не было. За Гурием прилетели из Москвы – но не родные, а политики, его друзья; в деньгах, предложенных Романом, они не нуждались. Они сами предложили помощь – людей, оружье. Роман поблагодарил. Конечно, люди, прибывшие для охраны экспедиции, принадлежали бы отнюдь не государству, а частным компаниям; однако Роман не знал, чем бы закончилось их пребыванье в Гермонассе. С мафиози работать невозможно. Сегодня он твой друг, а завтра… И с кого бы они стали брать деньги, и сколько бы запросили?.. Оставшись без Жермона, а значит, временно и без денежных вливаний, Роман призадумался о будущем. Его имя известно в мире, и субсидии на продолженье работ он сможет найти, дайте срок. А Пушкинский музей столь беден сейчас, что не может сам, без спонсоров, позволить себе делать новые закупки картин старых мастеров, скульптурных подлинников, драгоценностей раскопанных курганов и гробниц. Музей сам радовался тому, что у него, музея, есть Задорожный, а с ним и помощник Жермон. Жермона убили. Надо думать о деньгах, Роман. Надо думать о деньгах. Надо жить, работать, кусать кусок хлеба. А Светлана?.. Девочка хочет учиться петь… О будущей жизни они не говорили – о свадьбе, о жилье, о быте. Все сохранялось, как сокровище, в закрытом на замок сундуке молчанья.
