– Может, нам дождаться Кларка? – мрачно спросил Ролингс. Щеки его впали, лицо побелело, вид был совершенно измученный.
– Нет, это займет часов десять, не меньше. А вам нужно как можно быстрее добраться до Сан-Диего. Ситуация складывается так, что нам надо спешить.
– Возникли еще сложности, сэр?
– Не у нас. – Линкертон помедлил немного, а потом нехотя сказал: – Это не телефонный разговор, Ролингс. Знайте только, что времени у нас остается очень мало… гораздо меньше, чем мы думали…
– Мы сделаем все, что в наших силах, сэр. По моим подсчетам, уже через восемь часов мы будем в Сан-Диего.
Финли, изнывая от нетерпения, топтался у дверцы телефонной кабины. Двадцать девять трейлеров и легковые машины вытянулись цепочкой на обочине. Оператор бензоколонки опять залил им полные баки и был просто вне себя от радости, сделав такой хороший бизнес.
– У Кларка неприятности? – спросил Финли.
– Хуже. – Ролингс смахнул капли пота с помятого лица. – На них напали, пытались похитить.
– Не может быть! – воскликнул Финли.
– Но Кларк задал им жару – открыл огонь и отогнал от трейлера. Теперь мы твердо знаем, что на нас идет охота. Какое счастье, что Хелен осталась в бухте Бискейн!
– Я тоже так считаю. – Финли кивнул и долго смотрел вдаль. «Ты в безопасности, Хелен, и это главное. Господи! Что было бы, попади она еще раз в такой переплет. Я даже думать об этом боюсь».
Адмирал Макаренков не испытывал особой радости оттого, что его закадычный друг Николай Семенович Прасолов неожиданно объявил о своем визите к нему. До недавнего времени командующий базировавшегося на Камчатке соединения особого назначения не слишком интересовался тем, что происходило на Курильских островах. Здешняя военно-морская база формально подчинялась не ему, а штабу Тихоокеанского флота, однако в последние дни ситуация изменилась. На все запросы Макаренков получал из Владивостока один и тот же лаконичный ответ: «Непосредственное руководство проведением некоторых операций возложено на адмирала Прасолова». Но что это за операции, кто в них будет участвовать, Макаренкову не сообщали. Читая эти ответы, он морщился так, словно был вынужден есть сильно пересоленную икру, и в конце концов решил воздержаться от дальнейших запросов. Тех, кто уж больно настойчиво пытался выяснить суть дела, в России не любили. Такого рода упорство считалось скорее пороком, чем добродетелью, здесь полагали, что излишнее любопытство вредно. Макаренков поневоле вспоминал замкнутого и очень несимпатичного капитана третьего ранга Яковлева, который со своей небольшой флотилией кружил неподалеку от Казатки, проводил какие-то странные маневры и вообще делал что хотел и ни перед кем не отчитывался. Даже поговорить с ним не удавалось, он никогда не покидал своего флагманского корабля – огромной подводной лодки класса «Дельта»: водоизмещение – 16 000 тонн, длина – свыше 130 метров, 16 пусковых установок ракет с ядерными боеголовками. Что еще могло скрываться в ее чреве, знали лишь Яковлев и его люди. Ясно было только одно: таких мощных подводных кораблей в мире еще ни у кого не было, даже американцы ничего не могли им противопоставить.
В отчаянии Макаренков обратился было к командиру военно-морской базы в Петропавловске-Камчатском, но и адмирал Емшин ему ничего толком не ответил.
– Мы с Николаем Семеновичем, конечно, друзья, – сказал он, – но это ровным счетом ничего не значит. Если ему велели рот на замке держать, он его не раскроет, даже если я крикну: «Твое здоровье, дружище!» Наберитесь терпения, Василий Борисович, он скоро прибудет к вам.
И действительно, через какое-то время Макаренков обнял и поцеловал в обе щеки сошедшего с трапа приземлившегося на аэродроме Курильска «Ту-26» Прасолова.
Адмирала не сопровождали ни адъютант, ни какие-либо офицеры, и уже это само по себе было весьма удивительно. Он сам нес черный портфель, и Макаренков был просто поражен тем, что ручка его была прикреплена цепочкой к запястью Прасолова. Обычно так перевозили дипломатическую почту с секретными документами.
– Угощу тебя осетром в тесте со сметанным соусом и солеными грибами, – сказал Макаренков, усаживаясь вместе с гостем в салон черной «Волги». – А блины, Николай Семенович, – пальчики оближешь! Повар у меня, Геннадий, старшина второй статьи, ну просто гений! Если тебе кто-нибудь в Москве или Ленинграде вкуснее блины испечет, что ж, можешь меня при всех вруном обозвать.
– Замечательно, дорогой ты мой Василий Борисович, – вежливо ответил Прасолов, мысли которого занимали сейчас совсем другие проблемы. – Я здорово проголодался в дороге. Осетр уже в духовке?
– Да уже небось, дружище, хрустящей корочкой покрылся.
– Тогда быстренько поедим и слетаем к Яковлеву. – Прасолов откинулся на спинку сиденья.
Короткий путь от аэродрома до штаба военно-морской базы вел через запретную зону. В глухом уголке гавани покачивались на воде три японских рыболовных катера, задержанных и пригнанных сюда потому, что их экипажи имели наглость забросить сети в советских водах. По испытанному советскому методу, рыбаков сперва намеревались обвинить в шпионаже и освободить лишь после долгих переговоров с представителями японского правительства на острове Хоккайдо. Советское руководство, осуществляя свою политику в этом регионе, руководствовалось следующим принципом: Южные Курилы мы никогда не отдадим, пусть японцы хоть каждый день демонстрации устраивают.
– Ты прибыл по поводу Яковлева? – с огромным интересом спросил Макаренков. – С инспекцией? Только между нами: не люблю я его. И никаких контактов мы с ним не поддерживаем. Существует он сам по себе и своих людей муштрой так изводит, что они скоро вместо кваса свои слезы пить будут. Уж очень противный человек этот Яковлев.
– Полностью с тобой согласен, Василий Борисович. – «Волга» остановилась возле штаба, и Прасолов, крепко прижимая к груди портфель – казалось, он в любую минуту ожидал покушения, – кряхтя вылез из машины. – Но главком, по всей видимости, к нему иначе относится. Я привез новые приказы для него.
Макаренков был неприятно удивлен и даже не хотел скрывать этого. С каких это пор адмирала заставляют доставлять документы капитану третьего ранга? Может, тем самым Прасолова просто хотят унизить? Может, это конец его карьеры?
– А если они захотят, чтобы ты ему еще и еду подавал?
Но Прасолов в ответ на эти горькие слова даже глазом не повел и лишь меланхолично покачал головой.
– Для него наступают тяжелые времена, – сказал он.
– Людям его хуже уже никогда не будет. – Макаренков скривил в усмешке рот. В его квартире вкусно пахло можжевельником и жареной рыбой, и Прасолов с довольным видом раздувал ноздри.
