В разговоре с ефрейтором майор все больше убеждался, что Шумахер как раз тот человек, который ему нужен.
— Хотели бы вы работать вместе со мной в ставке фюрера? — спросил майор. И тут же добавил: — Вы, конечно, понимаете, что я мог вас об этом и не спрашивать.
И тут неожиданно ефрейтор замялся с ответом.
— Конечно, работать с вами, господин майор… в ставке фюрера, так почетно…
Было ясно, что ефрейтор не очень хочет перебираться в ставку. Этого майор не ожидал. С одной стороны, такая реакция вполне устраивала Роберта и еще больше убеждала его в том, что Шумахер далек от того, чтобы поклоняться идолам национал-социализма. Но с другой?.. В ставке просто условия лучшие, и об этом не может не догадываться Шумахер.
— Если вы не хотите, будем считать, что между нами не было никакого разговора.
— Нет, не то что я не хочу, господин майор, но есть одно обстоятельство…
— Какое же это обстоятельство? — перебил майор Штейер.
— Видите ли, господин майор, у меня здесь невеста.
— Где здесь?
— В Кюлюнгсборне. Она работает в госпитале.
— Она военнослужащая?
— Так точно, господин майор.
— Врач?
— Нет, медсестра.
— Тогда считайте, что вопрос решен. В лазарете для офицеров в ставке нужны опытные медсестры. А начальник лазарета подполковник медицинской службы Рунге — мой друг.
— Господин майор, если вы это сделаете, я век буду вам благодарен…
Через две недели ефрейтор Эрвин Шумахер и его «медичка» Микки прибыли на новое место службы, в ставку, под Растенбург.
Все радиограммы адмирала Брюкнера передавал Шумахеру Роберт.
Радиограммы шли под номерами и фиксировались в журнале. Но были и такие, которые не попадали в журнал. Учет таких радиограмм должен был вести сам майор. Под маркой таких радиограмм он передавал Шумахеру и свои радиограммы, зашифрованные специальным кодом. Шумахер послушно выполнял все указания майора и не проявлял излишнего любопытства, что вполне устраивало Роберта.
Как только он узнал, что в Швейцарии засечены нелегальные передатчики, то сообщил об этом Люци и поменял кодовую книгу.
Запросы из Швейцарии майор принимал на приемник, вмонтированный в панель приборов на его «вандерере». Приемник был специально переделан. Кроме обычных диапазонов в него вмонтировали схему для приема коротких волн, на которых работала рация Рудольфа Рёсслера.
Он мог принимать передачи и без дополнительной антенны. Но слышимость была не всегда хорошей. Чаще всего во время приема майор выезжал в лес, где выбрасывал дополнительную антенну, моток тонкой проволоки, соединенный с автомобильной антенной.
Карл Беккерт с трудом поднялся на третий этаж. Приступ тяжелого кашля сотрясал его худое тело. Беккерт никогда не был склонен к полноте. Болезнь его иссушила.
Копков, который встретил его в коридоре, посмотрел на него как на выходца с того света. Никто из его сослуживцев не думал, что он притащится сюда после санатория.
Открыв своим ключом дверь в кабинет, Беккерт прошаркал к окну и распахнул его. Застоявшийся воздух стал редеть, с улицы вливался густой, напоенный запахом цветущих деревьев, свежий поток.
Беккерт присел на кожаный диван неподалеку от окна и закрыл глаза. Постепенно дыхание восстанавливалось и головокружение прекращалось.
При входе в здание он столкнулся со Старым Гюнтером, истопником. На его попечении, перед тем как отправиться в больницу, а потом в санаторий в Кюлюнгсборн, он оставил свою канарейку.
— Мойн[22], Гюнтер! Как поживает моя птичка?
— Мойн, мойн, герр Беккерт! — У Гюнтера для его лет были на редкость хорошие, зубы, но слух стал неважным.
— Как поживает моя птичка? — громче повторил Карл.
— Аллес ин орнунг! (Все в порядке!)
— Притащи ее наверх.
— Яволь.
Чуть припадая на правую, раненую ногу Старый Гюнтер внес в кабинет клетку: в кормушке — конопля, в небольшой стекляшке — водица.
Канарейка Симка весело прыгала по жердочкам. Беккерт приблизился к клетке, и Симка забеспокоилась. Узнала. Во всяком случае, Беккерту приятно было так подумать.
— Здравствуй, Симка! — сказал он.
Пока Беккерт лечился, Симка жила в подвале, в помещении, отведенном Старому Гюнтеру, где у него хранились кочережки, совки и всякие другие вещи, необходимые истопнику.
Запахи из окна будоражили. Симка весело защебетала.
— Радуется вам, хозяин, — желая сделать приятное, сказал Старый Гюнтер.
— Спасибо тебе. Возьми. — Беккерт достал из портмоне 50 марок и протянул истопнику.
— Что вы, что вы, герр Беккерт?! Здесь слишком много!
— Бери! — Беккерт почти насильно сунул деньги в карман поношенного пиджака, который, как на вешалке, висел на тощих плечах Старого Гюнтера.
— Данке шён, данке шён. — Пятясь, Старый Гюнтер двинулся к двери.
Беккерт взял клетку и повесил ее на гвоздь у окна. Это было ее место летом. Зимой Симка жила неподалеку от кафельного щита.
Устроив Симку, Беккерт подошел к столу и опустился на дубовый стул с резной спинкой. Стул этот путешествовал с ним уже много лет из здания в здание, из города в город. Он привык к нему и не хотел с ним расставаться. Одно время он стоял у него на квартире, но Беккерт так мало проводил времени дома, что стул перекочевал в кабинет и прочно там обосновался. Два раза за годы службы Беккерта в здании меняли мебель. Но стул оставался: никто не посягал на него.
Освободив один из ящиков письменного стола, Беккерт переложил туда из кармана парабеллум. Большинство его коллег предпочитали небольшие пистолеты системы «Вальтер», у Беккерта же была привычка к старым вещам. Парабеллум этот, как и стул, тоже, можно сказать, прошел с Беккертом всю службу.
Тяжелый приступ кашля снова сотряс все его тело. После кашля он стал задыхаться. Таблетка эуфиллина сняла на время спазмы. Беккерт почувствовал себя лучше.
Часы показывали одиннадцать. Группенфюрер Мюллер в это время обычно бывал на месте.
Беккерт вышел из кабинета и пошел по длинному коридору.
В приемной Мюллера за столом сидел только дежурный — унтерштурмфюрер Лаутербах.
— Шеф у себя? — спросил Беккерт.
— Яволь! — Лаутербах вскочил и выбросил руку в нацистском приветствии.
Беккерт открыл дверь и увидел за столом Мюллера. Он был в черном эсэсовском мундире.
— Это ты, Карл? — Мюллер поднялся.
— Не ожидал увидеть меня живым?
— Почему же? Ты посвежел…
— Не говори, Генрих, глупостей. Почему ты не сказал мне раньше всю правду?
