пор утекло немало воды. Люди, что видели ее, говорят, она не выглядела несчастной. Как она отнесется к нападению на тех, кто ее приютил и охранял? Я лишь хочу предложить иной вариант. Я отправлюсь туда сама. Ведь мы хотим, чтобы царевна оставалась влюблена в Елисея, и пошла за него по доброй воле… я устрою все. Он все равно будет ее спасителем.
— Вот как? — Его Величество чуть приподнял брови. — Что ж…
— Мне понадобится время… — едва слышно прошелестела старуха, уже предчувствуя грозу, которая последует, но готовясь стойко ее вынести.
Все шло в точности по ее плану.
И она не позволит его нарушить своему очередному повелителю.
* * *
Тетушку Елисей был рад видеть всегда. Хотя бы потому, что она была единственной, кто способен был в любой момент его выслушать. Даже если королевич намеревался прочесть наизусть очередное свое гениальное творение.
Но сегодня старуха смотрела на него из зеркала с непривычной серьезностью.
— Ты действительно ее любишь? — настойчиво и уже не в первый раз спрашивала она.
— Что за вопрос, тетушка? — хмурился юноша, не понимая, чего от него хотят. — Да я за ней практически на край света пошел! Да я такие испытания и лишения претерпел… я…
— Любишь или нет?
— Конечно, люблю! — с жаром заверил Елисей. — Как вы можете сомневаться?
— Хорошо, — колдунья вздохнула. — Тогда… все должно получиться. Надеюсь. Отдыхай пока, чистая ты душа. С места не трогайся. Я скажу, когда будет пора.
* * *
Весна в Тридевятом царстве наступала быстро и разом. Вот еще вчера всюду лежал снег, а уже наутро — будто заботливая хозяюшка протерла чистой тряпицей диск дневного светила, да повымела тяжелые комковатые зимние тучи с неба, очистив его твердь до звонкой голубизны. Засияло отмытое солнце, дотягиваясь ласковыми лучами до самых укромных уголков царства. И разом хлынули ручьи, часто и весело застучала капель, сугробы осели, сделавшись ноздреватыми, захрустел и двинулся лед на реках. А там и трава начала пробиваться из напоенной влагой земли, лесная зелень принялась торопливо разворачивать листочки, стремясь закрасить мир своим жизнерадостным цветом. На деревьях набухли почки, а в садах будто замерли в предвкушении яблони и вишни — вот-вот брызнут белой пеной цветов, и поплывет по округе нежный сладкий аромат, возвещая скорое лето.
С днем рождения Альке повезло, так она сама всегда считала. Была в Тридевятом такая традиция — дарить девицам ко дню рождения непременно цветы. Хоть живые, хоть бумажные, хоть на платке крестом вышитые — но непременно цветы. Никаких иных подарков не полагалось, чай не перелом года. Но без цветов в такой день на глаза имениннице попасться — почти неприлично.
А повезло Альке, потому что родилась она в конце весны, когда цветов повсюду — видимо-невидимо, и каких красот редкостных ей только не преподносили, бывало! А еще непременно в этот день батюшка праздник большой устраивал. Всех боярских детей в царский терем приглашали, и уж сладостей им в этот день подавали вдосталь. И огни в небо пускали, и артистов приглашали, и даже карусель во дворе устраивали.
Да и гулянья в столице были не хуже зимних. Алька как-то в детстве сбежала от нянек в собственный день рождения, на праздник в городе посмотреть. Побывала на ярмарке, поглазела на уличных циркачей. Ничуть они и не хуже оказались тех, что ко двору приглашали. Петуха на палочке купила, перстенек со своей ручки отдав — денег-то у царевны отродясь не бывало, ни к чему они ей, а лотошники на базаре даром отчего-то не желали свои товары отдавать.
Залюбовалась еще на печатные пряники — до того на вид красивые да ровные, вот только рисунок на них странный оказался, несуразный какой-то: будто скоморошья рожа, с круглыми щеками, выпученными глазами, вздернутым носом, да с двумя торчащими в разные стороны косичками.
— А это царевны нашей — именинницы светлый лик пропечатан, — охотно пояснила говорливая торговка. — В честь праздничка!
Алька тогда глаза выпучила не хуже пряничной рожи. Вон оно как, значит!
Спросить что-то еще она тогда не успела. Стражники набежали с кормилицей во главе — вечно они набегали, стоило хоть ненадолго из-под присмотра вырваться, сразу переполох. Когда ее со всей почтительностью и поклонами под ручки уже прихватывали, Алька успела мстительно цапнуть с прилавка пряник. Возразить торговка, конечно, не посмела. А вот нечего на свою царевну обидные картинки на пряниках малевать!
Пряник, кстати, вкусный оказался. Тем и пришлось утешиться.
В последние три года дни рождения наследницы престола перестали шумно и всенародно праздновать. Наина устраивала небольшой прием, где все было чинно и скучно, дарила сестренке какой-то букетик, да тем и ограничивалась. В первый раз Алька приняла это как должное — времени после смерти батюшки тогда совсем немного прошло, какие уж тут праздники!
На второй год отплакавшая свое царевна проснулась в этот день с тем самым особенным предвкушением, какое бывало у нее обыкновенно в дни рождения. Но… показалось, будто все вокруг забыли о ее празднике. Ну да, в опочивальне с утра оказались цветы, несколько букетов с записками. Прислуга деловито готовилась к вечернему приему, сверяя списки гостей. Зато учитель пришел в свой час спрашивать заданный накануне урок. И тут уж царевна не вытерпела — пошла ответа у Наины искать.
И будто на стену наткнулась.
Наина сидела, как всегда, в своей светелке, за конторкой, заваленной бумагами. Подняв на сестру покрасневшие глаза, она посмотрела нее долгим взглядом — недобрым и пристальным.
— Мы не можем сейчас позволить себе пышных празднований, — сухо сообщила она.
— Почему?
Наина на несколько мгновений опустила веки.
— А состояние государственной казны тебя случайно не интересует? — наконец спросила она. — Ты слышала вообще про неурожай на севере? А отчего нам оборонные расходы пришлось наращивать — не знаешь?
— Причем тут… — Алька почувствовала, как закипают в глазах злые слезы, и поняла, что лучше не договаривать. Ясно ведь, что Наина просто хочет от нее отмахнуться. Вот и говорит о всякой ерунде, никакого отношения к сути дела не имеющей. И ни до чего они не договорятся. Значит, и реветь при сестрице — глупо. Ни
