«Красноармейским трехгранным штыком, судя по точечным проколам в протекторах шин», — определил СС-ротенфюрер Карл Литце, попробовав пальцем заусеницы резины в рисунке протектора.
Впрочем, подобное слишком мелкое пакостничество со стороны партизан казалось подозрительным. И весьма.
— Ганс, Фрик! — подозвал унтер рядовых. — Осмотрите машины и броневик, но ничего не дёргайте и не открывайте, ни дверец, ни капота. Скорее всего, они заминированы.
Карл не досказал, вдруг свалившись в липкую грязь.
Свалился как подстреленный, но будучи при этом целёхонек, то есть сознательно. Тотчас же выдернул из-под себя автомат и, выставив дуло в сторону комендатуры, где только что грянул ружейный залп, передернул затвор.
Впрочем, как выяснилось, больше шуму произвели куры, вышедшие на утренний променад и переполошившиеся не меньше ротенфюрера.
Туапсе. управление контрразведки «СМЕРШ»
Ещё раз сунулся Трофим Кравченко к начальнику контрразведки спустя две недели, сразу после того, как бравые лейтенанты Новик и Войткевич изловили главного абверовского агента в штабе флота.
Молодцы, конечно. Вот только во время операции убили они водителя-сообщника кавторанга Задоева, а также всех троих диверсантов из «Тамары», оборвав тем самым ниточку к этой немецко-грузинской абвергруппе, действующей у нас в тылу и до сего времени окончательно не ликвидированной.
И допустили гибель П.Г. Бреннера, наверняка ценного и с таким трудом найденного специалиста, — шутка ли, главного инженера опытного участка минно-торпедного завода! — которого использовали как «живца» для поимки Задоева. Не с их ли подачи?
А за несколько дней до этой неоднозначной операции пришло сообщение из оккупированного Крыма, что якобы убитый Войткевичем оберштурмбаннфюрер К.-Й. Бреннер жив и замечен в контакте с «Марине Айнзацкоммандо»[65].
Подозрения перерастали в нечто большее, но полковник Овчаров на все резоны ответил примерно так:
— Сейчас он отправляется в Крым, на зачистку. А если вернется — тогда и поговорим.
Спорить с начальством Трофим Кравченко не собирался.
Благодаря этому — отчасти, конечно, — пережил он все чистки и потрясения непростой истории ЧК — ОГПУ — НКВД и сейчас занимает не последнюю должность в «СМЕРШ».
Керчь. Городской археологический музей
Сквозь щели прикрытых ставен едва сочился бледный дневной свет, распадаясь веерами белесых перьев-лучей, лоснясь бликами на тёмных дубовых рамах и громоздких шкафах экспозиции. В гулкой полутьме слышны были только его собственные шаги по скрипучему паркету, да с мертвящей размеренностью стучал механизм напольных часов в резной башенке. Из-за стекол, воплощением тайны бренности бытия, следили за Эрихом пустые глазницы черепов, безобразно вытянутых обручами по киммерийскому обычаю…
Заметив в сумраке доисторического зала сутуловатую фигуру офицера с заложенными за спину руками, в рыжеватом неуставном кашне, полицай-комиссар уже нисколько не удивился. То, что странное это знакомство он сам же и спровоцировал настырным своим любопытством к персоне визави — было вполне очевидно. Так что удивляться не приходилось.
У огромного ящика морёного дуба, со стеклянной крышкой, — своеобразного саркофага — стоял штандартенфюрер Жарков, заглядывая в утробу ящика, словно в колодец.
— Вообразите только, как ему должно быть досадно, — не поднимая седой головы, риторически вопросил Жарков. — Столько лет публичности — и при этом никто не знает, кто он таков. Чего ради жил, чего хотел, а чего не хотел вовсе? Совершенное инкогнито у всех на виду. Чем-то напоминает нашу судьбу, судьбу разведчика, не правда ли?
— Надеюсь, не с тем же печальным итогом, — заглянул полицай-комиссар в дубовый ящик с другой стороны.
Под стеклом виднелись серые, едва не в труху истлевшие, кости и череп древнего покойника, ритуально согбенного.
— Да уж, не хотелось бы… — согласился Жарков, подняв на оберстлейтнанта Мёльде взгляд не по годам живых глаз неопределенного цвета. Сейчас, при скудном освещении музейного зала, они отсвечивали кошачьей прозеленью.
— А впрочем, — Жарков постучал костяшками пальцев по стеклу саркофага. — Разве не может быть, чтобы этот экспонат подобно библейскому Иову умер, пресыщенный годами, благоденствием и всяческим благословением?
— Будем надеяться, — прохладно отозвался полицай-комиссар и, опершись о край ящика кулаками, слегка подался вперед. — Но вы ж не затем позвали меня, чтобы обсудить варианты его ветхозаветной агиографии?
— Нет, конечно.
На лице штандартенфюрера, сохранившем, несмотря на обилие морщин, благородный рисунок старого аристократического портрета — этакий осколок дворянства, забытый на чердаке столетия, — нервно заиграли губы, пряча не то снисходительную, не то скептическую усмешку.
— Я хотел бы, чтоб мы с вами пришли к взаимопониманию, — благожелательно и мягко — так, что полицай-комиссар тут же насторожился, выискивая подвох в его словах, — начал штандартенфюрер.
— Поэтому сразу же развею ваши подозрения, — уловив его настроение, скупо улыбнулся Жарков. — Но, как вы понимаете, в рамках служебной компетенции.
— Прошу, — согласно кивнул Мёльде.
— Я заметил, что вас изрядно смутило то, что наша резидентура прикрыла русских, вернее, советских диверсантов?
— Естественно, — нахмурился полицай-комиссар, — смутило. Но как вы заметили? Не помню, чтобы я предпринимал по этому поводу какие-либо меры.
— Однако, выясняя, кто и куда подевал советских разведчиков, вы так истерзали начальника вспомогательной полиции, этого Иуду Николая Гдыню! — насмешливо покачал головой бывший русский полковник.
— Иуду? — не удержался, чтобы не хмыкнуть немец: «Сам-то кто? Идеологический борец, что ли?»
Впрочем, тут же спросил, чтобы не акцентировать двусмысленность:
— И кто же? Куда? Подевал русских?
Жарков поджал губы, рисунок лица его стал жестче.
— По агентурной цепочке Абвера мы переправили их к партизанам, — продолжил он, как ни в чём не бывало. — Если хотите в лицах, то «цепочка» — это местный староста профессор Бурцев. Он, впрочем, сотрудничает с нами постольку, поскольку…
— Поскольку?.. — переспросил полицай-комиссар, знавший профессора как чуть ли не официального оппонента новой власти.
— Поскольку его семья в лагере, — ровным тоном пояснил штандартенфюрер. — Бурцев, используя вслепую подпольщицу Сомову, за которой мы следим уже несколько месяцев, свёл разведчиков с неким Григорием — партизаном и полицаем, который, по моему мнению, умудряется служить и тем, и другим. Тот, по указанию вашего Гдыни, препроводил диверсантов в партизанский отряд.
