Толстый ротмистр опять одного за другим пропустил в дверь «арестованных», замкнул шествие, устроился в демонстративном отдалении от стола, положив на эфес, поверх толстых кистей, подбородок, свесил обрюзглые багровые щёки, стал похож на рассерженного старого мопса.
Прокурор начал, обращаясь к хозяйке:
— Я пришёл к заключению, сударыня, что беспокоить вас дольше нет никаких оснований. Ваш супруг не откажется, вне всякого сомнения, сам явиться в мою камеру или камеру следователя, которому будет поручено дело. Хотя я лично убеждён, что дело едва ли дойдёт до того, чтобы вылиться в фазу следствия. Беспокоить этих господ, не имеющих, по-видимому, даже отдалённого отношения к делу вашего супруга, также не вижу основания. Словом, мне остаётся попросить у вас извинения за неприятные минуты и откланяться. Ваше мнение, господин ротмистр?
Прокурор весело метнул глазами в сторону жандармского офицера. Тот на несколько минут потерял даже способность членораздельной речи. Молча вращал выпученными глазами, и на шее, под тесным хомутом сюртука, вздулся багровый желвак. Прохрипел наконец чуть слышно:
— Я отказываюсь понимать… Протестую… Теряюсь… Вынужден принять крайние меры, предусмотренные циркуляром.
Товарищ прокурора продолжал, будто не замечая волнения ротмистра:
— В подобных случаях закон рекомендует обеспечивать явку заподозренного, в числе других средств, письменным поручительством лица, общественное или имущественное положение которого даёт гарантии. Доктор был так любезен…
— Но позвольте… — почти бросился ротмистр к товарищу прокурора. — Какая же это гарантия? Мы с вами видим господина доктора первый раз в жизни. Невозможно. Я отказываюсь вас понимать, Влад… отказываюсь вас понимать, господин товарищ прокурора.
— Вы, наверное, поймёте, господин ротмистр, если я осведомлю вас о том, что имею честь лично быть знакомым с доктором. И вы согласитесь, что общественное положение, как его, так и его семьи, обеспечивают самые прочные гарантии. Впрочем, вы, быть может, захотите утверждать, что батюшка Александра Николаевича, господин председатель Го…
Румянец на щёках бравого ротмистра разом погас. С видом человека, в грязном белье очутившегося среди элегантного общества, представитель отдельного корпуса подёргал себя за воротник, переступил с ноги на ногу, цепляясь шпорами, уселся особенно тщательно в кресло, долго не мог откашляться. Спросил, отдавая дань больше профессиональному, чем личному сомнению:
— Господин доктор сын его высокопревосходительства?
— Спешу подтвердить это, — отозвался товарищ прокурора. — Я встречался с Александром Николаевичем, будучи ещё в училище. Я сам предложил ему оградить нашу любезную хозяйку от лишних и, повторяю, напрасных волнений. Доктор подписал поручительство. Оно устраивает вас, господин ротмистр?
Несколько минут Дина рядом с доктором Чёрным стояла на пороге, слушала, как усаживались в свои тарантасы представители власти, как стукали ножнами, почтительно «окали» громоздкие стражники на вопросы станового.
Бубенчики караковой пары встряхивали ещё грозди мелкого звона возле крыльца. Затопали торопливые шаги по лестнице. Знакомая худая фигура станового протиснулась в дверь.
Блюститель порядка трусливым волчьим движением прошмыгнул на веранду, молча протянул Дине узкий нераспечатанный синий пакет. Зашептал с видом подкупающего убийцу:
— Матушка, Дина Николаевна, святая женщина. Вот, получите… Давеча перехватил почтальона на станции. Чуть-чуть на тех не нарезался. Вам, вам…
Дина ещё не распечатала конверта, мельком взглянула на знакомый размашистый почерк, а становой уже гаркнул в тарантасе:
— Шевелись! Трога-ай!
И весело заголосили бубенчики.
Прежнее тревожное смутное предчувствие разом овладело сознанием Дины. С трудом разбирала торопливый, разгонистый почерк мужа. Медленно связывала в уме обрывки отдельных фраз:
«Через Або выезжаю в Англию… Когда ты будешь читать это письмо… — И дальше, вплоть до заключительной фразы: — Не прошу прощения. Если можешь, постарайся понять. Постарайся забыть». И подпись: «Василий Беляев»…
Прислонилась в мутном забытьи к косяку двери. Молча протянула доктору вскрытое письмо. Слышала далеко, в тумане голоса Дорна, Эме… Смеялись, спорили о чём-то в соседней комнате.
Услыхала над ухом мягкий взволнованный голос, такой близкий, проникающий в душу:
— Дина Николаевна, Дина… Успокойтесь. Он вернётся, клянусь вам.
Разом выпрямилась, сверкнула глазами, отозвалась спокойно и холодно:
— Вернётся?.. Я не вернусь, Александр Николаевич. Я давно ушла от него.
Молча стояла под взглядом печальных синих глаз, тех глаз, что мерещились перед смертью в пещере. Прошептала, снова слабея:
— Александр Николаевич, возьмите с собой… научите…
Отшатнулась, поражённая страшной, мертвенной бледностью доктора.
Не отдавая отчёта, мерещится ей или на самом деле, расслышала шёпот, страшный, беззвучный, мёртвый:
— Поздно…
1914
Ах, ба! Базиль, мой старина! (франц.)
Твой? (франц.)
Дорогой мастер (франц.)
Имена учёных не вымышлены. (Прим. автора.)
Дорогой мастер! (франц.)
Это ничего не зна… (франц.)
Но простите… Но, сударь… Но вы сильно ошибаетесь, сударь… (франц.)
а-ля Вильгельм Второй (нем.)
Вытягивайтесь, по одному! (франц.)
Подземная кухня?.. (нем.)
Смотрим, смотрим вперёд! (франц.)
Была не была! (франц.)
Здесь: Игры в сторону (франц.)
Ни слова! (франц.)
