Но тут возникает новая трудность: кому поручить? Уралов молод и отважен, но ведь он никогда не работал с таким аппаратом. Шахов же хотя и опытен в подобных делах, но немолод, тучен и неповоротлив… «Репетиция», которую собирается он провести, мало что даст, да и времени для этого почти не остается…
— А над тем, кого благословить на это, вы голову не ломайте, Анатолий Сергеевич, — будто прочитав мысли Астахова, спокойно произносит инженер-полковник. — Доверьте это мне как человеку, имеющему необходимый навык в обращении с гаммаграфическими установками. Живот мой этому не помешает. Придется ведь не художественной гимнастикой заниматься. А руки у меня еще достаточно крепки и проворны. Дайте мне только старшего лейтенанта Джансаева в помощники, он парень толковый. За Ураловым останется потом, может быть, самое трудное — обезвреживание «ежа».
Разве можно что-нибудь возразить против этого? И Астахов молча кивает в знак согласия.
А когда Шахов с Джансаевым уходят отрабатывать технику гаммаграфирования «ежа», полковник решает посоветоваться с Загорским, какой «спектакль» организовать на стартовой площадке, чтобы привлечь еще большее внимание «электродного шпиона» и вынудить его вести более частые передачи.
— Инсценируем неудачу, — предлагает Загорский. — Сделаем вид, будто обнаружились неполадки в системе управления нашей ракетой. А «еж», производящий, видимо, довольно частую съемку всего происходящего у нас на стартовой площадке, зафиксирует это и передаст в первый же сеанс связи своим хозяевам. Конечно же, их не может не заинтересовать наша неудача, а еще более — каким образом будем мы исправлять недостатки нашей ракеты. Надо полагать в связи с этим, что «еж» получит команду вести более частые передачи.
— Ну что ж, давайте попробуем разыграть такую сценку, — соглашается Астахов. — Только не переигрывайте.
Может быть, и не так уж много времени уходит на осуществление рискованной операции, предложенной Шаховым, однако полковнику Астахову кажется, что длится она целую вечность. Но вот, наконец, инженер-полковник и старший лейтенант стоят перед ним живые и невредимые, и он крепко жмет им руки.
— Ну, герои, рассказывайте, как вам это удалось, — радостно говорит он, похлопывая по плечу старшего лейтенанта Джансаева. — Можете мне на слово поверить, до чего я туг за вас переволновался.
— А рассказывать особенно нечего, — каким-то усталым голосом неохотно отвечает инженер-полковник, с ожесточением выжимая носовой платок. — Пришлось, конечно, слегка струхнуть, сами понимаете, работали не в фотоателье. Да и «еж» тоже ведь не девица, готовая сидеть перед аппаратом сколько угодно, лишь бы хорошо получилось… В общем пришлось поторапливаться. Никогда еще, пожалуй, не ощущали мы так остро, что такое время… Задержись мы еще хоть на одну секунду, снимать было бы нечего… и некому.
Он махнул рукой и, тяжело ступая, пошел прочь. Лишь от старшего лейтенанта Джансаева удается узнать подробности.
— Вначале все шло хорошо, — возбужденно размахивая руками, рассказывает Джансаев. — Инженер-полковник дежурил у рации, а я, облачившись в маскхалат, пополз к «ежу» и в полутора метрах от него осторожно выкопал окопчик. А как только сообщили по радио, что «еж» начал передачу, мы тотчас же бросились к нему — дорога была каждая секунда. Так как нами заранее было все отрепетировано, мы действовали довольно четко. Расчеты свои мы хотя и основывали на том, что передача будет вестись около двадцати пяти секунд, решили сделать, однако, всего две гаммаграфии с разной выдержкой. На это у нас уходило на репетиции пятнадцать секунд.
Джансаев очень волнуется и то и дело вытирает ладонью мокрый лоб.
— Может быть, хотите газированной воды, Ахмет? — предлагает Уралов.
— Нет, спасибо. От воды только больше пить хочется. Лучше перетерпеть… Ну так вот, первый снимок сделали мы, значит, довольно быстро. Я держал штатив с контейнером, инженер-полковник занимался экраном. А когда понадобилось сменить кассеты, он вдруг уронил их… Обе сразу… Ну, думаю, сдали, значит, нервы… Хотел подхватить его под мышки, чтобы оттащить от этого чертова «ежа», но он схватил вдруг кассеты и стал их ощупывать. А на исходе уже пятнадцатая секунда… Как он второй снимок сделал, я не заметил даже. Помню только, как он сказал: «Ну, теперь все!..» и подтолкнул меня к окопчику. Долго мы потом лежали совершенно без сил. Лицо инженер-полковника было совсем белым. Да и я, наверно, был хорош…
Разволновавшийся Джансаев все-таки протягивает руку к сифону с газированной водой и жадно выпивает целый стакан, не переводя дыхания.
— Потом, когда мы отлежались немного, — продолжает он, — инженер-полковник объяснил мне, что с ним произошло: «Чуть было не испортил я все дело, Ахмет. И не потому, что уронил кассеты — от волнения никак не мог найти сделанных на них пометок. А сунуть вторично отснятую кассету значило погубить оба снимка. Потом все-таки нащупал нужную пометку»… Вот ведь какая история приключилась. Я бы, правда, на его месте и не стал бы второго снимка делать, а он упрямым оказался…
«А может быть, это он из-за меня так рисковал? — взволнованно думает Уралов о Шахове. — Знает ведь, что моя работа по обезвреживанию «ежа» зависит от этих снимков. Чем больше снимков, тем больше шансов на успех. Может быть, даже и на то, чтобы в живых остаться…»
Изучать гаммаграфии собирается целый «консилиум», состоящий из Астахова, Шахова, Уралова, Джансаева, нескольких радиотехников и командира саперного подразделения майора Васина. Изображение «нутра» «ежа» на гаммаграфиях оказывается достаточно четким. Во всяком случае верхний ряд его механизмов вполне различим. Радиотехники сразу же распознают электронно-лучевую трубку и отдельные элементы программного устройства.
— А вот это, видимо, кремниевые батареи, преобразующие солнечную энергию в электрическую, — замечает старший лейтенант Джансаев. — Надо полагать, имеются тут и химические источники питания.
— Не это сейчас главное, — повышает голос инженер-полковник Шахов. — Важнее всего раскрыть взрывную систему. Вы ничего тут по своей части не заметили, товарищ майор? — обращается он к Васину.
— Пока не замечаю, — смущенно признается майор. — Видимо, взрывчатка либо не получилась при просвечивании, либо находится где-то в самом центре «ежа»…
— Весьма возможно, что ее вообще нет, — замечает кто-то.
— А мы должны исходить из худшего — полагать, что «еж» все-таки заминирован, — убежденно заявляет Астахов.
