Панков не сдержался, вздохнул. Чара укоризненно-понимающе покосилась на него и вдруг насторожилась, крупные уши ее поднялись, она, привстав на лапах, заворчала. Все было ясно – душманы пошли в атаку.
В следующий миг из-за камней с тихим хрипом вынеслась людская лава в халатах, в пятнистых куртках и в солдатских штанах, в джинсах и телогрейках – кто в чем, единой формы у этих архаровцев не было; несколько секунд лава неслась молча, потом кто-то из душманов не выдержал, располосовал снеговое одеяло автоматной очередью, закричал сипло, азартного стрелка поддержали другие стрелки – такие же коллеги в чалмах, научившиеся передергивать затвор автомата, но не больше, воздух заполыхал розовыми, желтыми, мертвенно-зеленоватыми, алыми огнями – боезапас у душманов был «новогодний», всех расцветок. Панков не выдержал, усмехнулся – любят душки иллюминацию!
Первым заговорил пулемет десантников – заговорил басовито, уверенно, спустя несколько секунд к нему присоединился пулемет Дурова. «Все-таки у моих ребят выдержка крепче, чем у десантников, много крепче», – невольно отметил Панков. Да, и выдержка крепче, и нервы получше – Дуров подпустил душманов к себе совсем близко и лишь потом ударил, он бил почти в упор, кромсая тела, халаты, куртки, вышибая из глоток мат и крики.
Лавина душманов еще некоторое время катилась на пулеметы, движение происходило больше по инерции, чем по боевому азарту, ноги сами несли людей вперед, но вот лавина остановилась, словно бы уперлась в стену, и люди, подавив в себе дыхание, зажав его зубами, понеслись назад. У них была одна задача – как можно быстрее уйти от пулеметов.
Чара вскочила, лапами уперлась в камни, ноздри у нее затрепетали от азарта.
– Чара!
Чара нехотя сползла вниз и вновь легла на камни, глянула на хозяина чистыми, ставшими от ярости совершенно прозрачными глазами.
– Наше время еще не пришло, Чара, – сказал Панков, – терпи, старуха!
За скальным поворотом раздалось несколько взрывов – это сверху сбросил гранаты сержант-десантник. «Неэкономно, – поморщился Панков, – сразу три гранаты… Ох, неэкономно! Можно было обойтись одной». Из-за скалы послышались вой, стрельба, вновь ударил гранатомет, и заряд, врубившись в камни, вздыбил кучу крошева, дождем прошедшегося по земле. Несколько крупных горячих кремешков залетело и в схоронку Панкова, один шлепнулся прямо перед его лицом, плюхнулся в снеговой пирожок, камень зашипел горячо и озлобленно, дохнул на капитана паром и стих.
Сержант Карасев ударил со скалы автоматной очередью – видно, к нему кто-то полез.
«Один человек на скале – этого мало, – с сожалением отметил Панков, – надо бы усилить… Но хорошая мысля приходит опосля. Надо бы усились, да поздно, поезд уже ушел. Под огнем душманов на скалу не взобраться».
На несколько минут снова все стихло. На каменистом изгибе осталось лежать человек десять, один из раненых громко и протяжно, словно бы не мог совладать с собственным голосом, стонал – он был без сознания, хотя ранен был не очень тяжело, пуля просто ошпарила его, но не покалечила.
– Стони, стони, – Панков выругался, – в следующий раз не полезешь, куда не надо.
Снег продолжал валить с небес, вызывал раздражение, резь на зубах, холод в костях, ворчание во всем организме – в такой холод только в доме, у огня, сидеть, пить красное вино, заедать его горячим, с лопающимися пузырями масла мясом…
Панков невольно сглотнул слюну – в беспорядочном движении нынешнего дня, в стрельбе и в холоде, в том, что он видел – совсем забыл про голод, про то, что надо бы сжевать хотя бы один сухарь и пару сухарей дать Чаре, но и Чара, так же, как и хозяин, забыла о голоде. Панков порылся в кармане куртки, нащупал газетный сверточек, разорвал его прямо в кармане и вытащил два куска сахара.
Подсунул под нос собаке:
– Подкрепись-ка!
Чара аккуратно взяла сахар с руки, следом Панков дал ей еще два куска, потом, подышав на пальцы, достал сухарь. В рюкзаке лежал хлеб, взятый из дома, но хлеба не хотелось, хотелось сжевать именно сухарь. Панков вгрызся в него. Подумал о тех, кто ушел с Бобровским, – слышат ли они эту стрельбу? Скорее всего, вряд ли – ее задавил тяжелый, хуже дождя, снег.
Сухарь вкусно пахнул, возвращал в прошлое, в детство. У них в детском доме была нянечка с громким девчоночьим именем Иветта – неуклюжая, похожая на объевшуюся утку, с валкой походкой, которая сушила к чаю дивные сухари – белые, серые, черные, – из разного, остающегося после обедов хлеба, присыпала их укропом, какой-то мелкой пряной травкой, Панков уже и забыл, какой, тертым чесноком, колечками жареного лука, сахарной пудрой – на все вкусы. Иветтины противни с сухарями ребята растаскивали мигом, ждали их, как праздника.
А сейчас нет ни сухарей, ни Иветты, которая скончалась от закупорки вен на ногах, ни детского дома.
На детский дом у государства не нашлось денег, здание приглянулось представителю высшей власти в губернии и тот не постеснялся вытурить из дома детишек, а стены с крышей купил по «остаточной стоимости», заплатив за них столько, сколько иной душман платит за галоши.
Такое впечатление, что все эти чиновники забрались в свои кресла лишь затем, чтобы воровать, набивать свои карманы «зеленью» – американскими долларами, валютой, ранее почти неведомой в России, хапать и хапать, богатеть и с ухмылкой наблюдать, как нищают другие. Рядом с представителем высшей власти успешно трудился на собственное благо глава областной администрации, вдвоем они многое успели сделать, прежде чем покинули свои кресла.
Наказания для них не было никакого – кто-то где-то мягко пожурил зарвавшихся чиновников и этим все кончилось. А в бывшем детском доме ныне разместились ночной бар и казино с огромными, по сто двадцать килограммов весом, вышибалами, и еще какая-то странная контора по «оказанию массажных услуг».
Впрочем, почему контора странная? Отнюдь нет. Понятно, что за «массажные услуги» она оказывает.
Панков не заметил, как сгрыз сухарь. Было по-прежнему тихо, душманы выжидали. Чем дольше они застревали здесь, в этой горной теснине, тем спокойнее становилось на душе у Панкова – отряд уходил все дальше, под прикрытие соседней, хорошо оборудованной, – не той времянки, которой командовал капитан Панков, – заставы.
Душманов там сдержать будет гораздо легче, чем здесь, на соседней заставе есть все, вплоть до оборудованной вертолетной площадки, на которой ночью можно включать сигнальные огни.
Заслон Панкова, если душманы будут брать его впрямую, не сбить – пока есть патроны, пулеметы не дадут пройти каменную теснину, вкривую, стороной, тоже ничего не получится – в здешних горах нет обхода, это Панков знал, поэтому душки пойдут все-таки на прорыв. Другого пути у них нет. Завалят дорогу собственными телами, нахлынут стремительным валом и, когда пулеметы замолчат, – успешно порубают десантников, пограничников и с воплем «Алла акбар!» покатятся дальше.
