– Не заделали, потому как принудительную вентиляцию вставили, извиняюсь, в пассивную, – оставив полу в покое, Яков полез за пазуху куртки, доставая мятую пачку «Soldatischen Zigaretten». – Поленились фрицы новый шурф долбить. Ничто, понимаешь, человеческое им не чуждо, ибо, как бы ни был фашист работящ и исполнителен, – закончил он философски, – …а «ну его на хрен» – и он исповедует. Так что всё.
Яков сунул сигарету в угол рта, но подкуривать не стал.
– Хватит Берте под юбку заглядывать, – пробормотал он невнятно. – Не ровён час, спугнёт… Лучшего места для распыления смеси и не придумаешь.
– Вентиляция слишком разветвлённая, – как бы про себя, но вслух подумал Новик. Голос прозвучал глухо из-за поднятого чуть ли не до носу ворота шинели.
– Думаешь, разнесёт концентрацию? – глянул на него снизу вверх Яков из-под глубокого козырька каски.
– Лучше не затягивать, – подтвердил Александр. – Тем более что скоро «Адмираль Шварц Зее» начнёт искать своего пропавшего инспектора, а шеф «Марине Абвер», в свою очередь, своего гостя.
– Ну так и я на их месте забеспокоился бы, «а где бабушка?..» – развёл руками Войткевич. – Только тут была, торговала пирожками с требухой. И на тебе, ни пирожков, ни требухи…
– Как бы от нас самих один ливер не остался, – оглянулся капитан на ящики, принесённые ими и оставленные у старой вентиляционной шахты.
В ящиках в зареве прожектора отливали глянцем небольшие баллоны. При ближайшем рассмотрении – начинка отечественного ранцевого огнемёта и, аналогично, немецкой «Brandmine» – огневого фугаса. «Gas» и «Кислород», – белели надписи на двух языках на чёрных, небольших – с локоть длиной – баллонах, шланги от которых, соединившись в редукторе, срастались в один. Тот, в свою очередь, шипя и подрагивая, как змея, нырял в колодец, невидимый в заиндевелом сухостое.
– Да ну… – отмахнулся Яков, также покосившись на нехитрую баллонную конструкцию, но в отличие от капитана, смотревшего с трезвой опаской, посмотрел он не без удовольствия.
Идея посетила изобретательного Войткевича ещё во время изучения карт и планов керченской базы КВЧФ. Для этого в трофейный, способный выдержать гораздо большее давление баллон «Brandmine» был закачан летучий авиационный бензин. А в отечественный ОР – кислород.
– Как он насчёт детонации? – спросил тогда с сомнением капитан Новик, повертев в руках баллон, принесённый Войткевичем после перезарядки с экспериментального водолазного участка. – В том смысле, если я с ним крепко о землю ударюсь?..
– Да хоть вообще парашют не раскрывай, – отмахнулся Войткевич, демонстративно берясь за вентиль баллона, чтобы колоть рассыпанные по карте орехи лещины. – Детонировать может только смесь и то, если создать давление, как в цилиндре дизеля. Вот тогда… – он задумчиво посмотрел на баллон, занесенный над жёлтыми орехами. – Тогда рванёт так, что никому не покажется мало.
– Тут только земли метров десять, – не столько Новика, сколько сам себя успокоил Яков. – В худшем случае подпрыгнем и на жопу упадём. А вообще, что за шухер? У нас с вами есть на чём отсюда убраться, – мотнул он головой в сторону капонира, где почти полностью скрылся оливково-зелёный «Хорьх» адмиральского помощника. – По-быстренькому.
– Ага, полетим на огненной колеснице, – хмуро заметил Александр. – Аки пророки.
– Да хоть паче ангелы. Вопрос не в этом, – пожал плечами Войткевич. – Вопрос в том, куда мы на этой колеснице покатимся? Второй раз номер с аусвайсами «Адмирала» может и не пройти.
– Наверняка не пройдёт, – уверенно кивнул Новик.
– Значит, по-английски, то есть по-тихому, уйти не получится, – легкомысленно пожал плечами Войткевич.
– А шумно, это как, по-твоему? – нахмурился Александр. Практика подсказывала, что чем беспечнее становился тон старшего лейтенанта, тем проблематичнее становилось выпутаться из его авантюр.
– Услышите, Саша, – Яков, кряхтя, поднялся из высокого сухостоя. – Я вам обещаю. А пока лучше запрягите наш кабриолет, а то я как-то не в курсе, куда пихать его коням кривой стартер, если что. – Он направился к обложенному кирпичами колодцу, пригибаясь от вспышек прожектора и продолжая, по обыкновению, что-то ворчать под нос. – А я пока проверю утверждение: «Курение вредит вашему здоровью», – закончил он фразу уже у края неприметной дыры. Чёрной на фоне трав, посеребрённых инеем.
Достал фанерный коробок спичек с имперским орлом на этикетке и, не спеша подкурив, не стал тушить крохотный огонёк, бережно пряча его в ладони…
Район действий партизанского отряда Ф.Ф. Беседина
– План имеет риск, но может и привести к успеху, – заключил лейтенант Боске, выходя из дверей весовой на дощатую эстакаду и пряча планшет под полу гражданского пальто.
– Особенно, если по-румынски ты говоришь не так, как по-русски, – хмыкнул Сергей.
– Я плохо говорю по-русски? – ревниво перепросил испанец.
– Почему? – пожал плечами Хачариди. – Отлично. Спроси ты таким манером Большой театр в Москве, тебя любой мгновенно бы понял и препроводил на Лубянку.
– Зачем? – слегка удивился лейтенант. – Большой театр не на Лубянке, я знаю, на Театральную площадь надо. А на площади Дзержинского нет театра.
– Зато там есть пункт приёма шпионов, их туда сдают, как стеклотару, авоськами.
С минуту они всматривались друг в друга испытующе. Но Сергей – едва сдерживая улыбку, тогда как Мигель выискивая в его смешливых глазах подвох.
Чем-то похожими оба парня были. Средиземноморским отливом меди в лице? Миндалевидным разрезом глаз? Упрямыми завитками чёрных как смоль волос, даром что стриженных с армейской бесцеремонностью? Они казались, пусть седьмого киселя, но родственниками. Грек и испанец. И похоже было, что чувства питали друг к другу вполне братские. Причем чувства старшего брата к младшему со стороны рядового Хачариди. И младшего к старшему – со стороны лейтенанта Боске. Должно быть, потому что опыт младшего по званию, но старшего на десять лет, а более того – на две войны, – был на стороне Сергея.
Как едва ли не всякое ключевое знакомство в биографии командира партизанской разведгруппы Сергея Хачариди, знакомство его с Мигелем Боске произошло при обстоятельствах, протокольно называемых «в обстановке боя». Случилось это за месяц до памятной вылазки на Владиславовку.
…В горах источник звука определить трудно. Зародившись в одном месте, эхо много раз отразится от каменных стен и прокатится в провалах и скальных расселинах, прежде чем коснётся уха с неожиданной стороны. Но Сергей Хачариди, услышав вроде бы буквально в нескольких шагах впереди автоматную очередь, даже не шелохнулся. Шёл, как шёл, неся грозный свой ZB за ручку на ствольной коробке. Володька же, напротив, шарахнулся назад, едва удержавшись, чтобы не присесть в высоком сухостое.
Следом за очередью захлопали винтовочные выстрелы, а затем бухнула граната, и звук разрыва, незримо отскочив от серых утёсов, объявился справа и слева низины.
– Это внизу, в долине, – не оборачиваясь, бросил Сергей.
Володька отряхнул цепкие семена со штанов и сказал важно:
– Я так и подумал.
– Так и подумал… – то ли дразнясь, то ли случайно повторил Хачариди.
Вскоре рыжие листья и сухие соцветья расступились, будто осыпались, и открылась пейзажная панорама долины Коккоз, восточного её окончания. Разлинованная цветными лоскутами садов и полей, долина разворачивалась километров на двадцать-тридцать. Тут и там её обуглили пятна пожарищ – здесь в 41-ом отступала в сторону Севастополя наша 383-я стрелковая.
Присев на краю обрыва на одно колено, Сергей приставил к глазам бинокль.
Деревня. Пасутся козы, семенит куда-то женская фигурка с узелком, клюет воду в невидимом отсюда колодце «журавль». Только кирпичные трубы, ржавые короба вентиляции с китайскими шапочками козырьков, да проваленный плоский шифер цехов консервного завода, бывшего «Кадо», выделяются на этом пасторальном фоне своей сравнительной «индустриальностью».
Оттуда, от консервного завода, и раздавались звуки перестрелки, и возле развалин мелькали, сутулясь и приседая, коричневые человечки. Румыны. И на дороге, идущей мимо завода к селу, стоял камуфлированный осенним листопадом фургон. Не один, судя по желтоватым клубам ещё не осевшей пыли. Другой, видимо, объезжал развалины разбомбленного завода с другой стороны…
…С тех пор как едва не прошитый огненными пунктирами трассеров Родриго покатился по прелой траве костровой площадки, он, кроме лейтенанта, никого из своих больше не видел. Нет, не совсем. Несколько секунд где-то рядом, видимо, прикрывая их приземление, часто грохотала «пила Гитлера» – немецкий пулемёт «MG-42» в руках Луиса; и Родриго, кажется, даже видел краем глаза, как Луис кувыркнулся в чёрную бездну за край обрыва, подброшенный огненной кляксой разорвавшейся гранаты.
