— Я все слышу! — откликнулась Ева. — Опять сквернословишь? Отучайся! Нас ждет изысканное общество.
Оставив комментарии при себе, Уилт направился в ванную.
* * *
Через полчаса, уже в рубашке и брюках, он вновь сошел в кухню; по телефону Ева сообщала сногсшибательную новость Мэвис Моттрэм, надеясь, что подругу удушит жаба зависти. Взяв сэндвичи (сардины на черном хлебе), Уилт отбыл в гостиную, где вяло уставился в телевизор, транслировавший крикетный матч.
Мысли его крутились вокруг жены, сильно изменившейся после прошлогодней поездки в Америку. Уилт не понимал, в чем дело, а Ева не желала рассказать о том, что давешним летом произошло в Уилме, штат Теннесси. Временами она шипела «сука» или «тупая корова», полагая, что никто ее не слышит. В общем, было совершенно ясно, что поездка с четверней в гости к дядюшке Уолли и тетушке Джоан окончилась полным провалом, как и Уилтово внедрение в Старую Англию, предпринятое тем же летом.
После того как Генри треснулся головой о пикап, все кончилось психбольницей и облыжным обвинением в причастности к пропаже теневого министра. Досрочное возвращение из гостей Ева объясняла двумя сердечными приступами, которые перенес дядюшка. Втайне Уилт подозревал, что именно его доченьки стали причиной нездоровья Уолли Иммельмана, однако не шибко горевал, ибо терпеть не мог скверного старикана. Больше его тревожило иное последствие визита в имперскую Америку — стремление Евы во всем верховодить. И это еще слабо сказано. Если точнее, ее жажда подавляющего контроля. С прошлого лета супруга требовала, чтобы все и вся ей подчинялись.
Конечно, ничего хорошего — целое лето пресмыкаться перед снобами, которые наверняка станут чваниться. Да еще неизвестно, каким окажется недоумок-ученик… Уилт прикидывал, где бы достать подходящую экзаменационную программу, когда в гостиную вплыла Ева.
— А, ты здесь! — протянула она. — К твоему сведению, я сказала леди Клариссе, что ты закончил Портерхаус. Оказалось, ее муж сэр Джордж — твой однокашник, так что вам будет о чем поговорить.
Уилт поперхнулся:
— Меня там и близко не было! Я учился в Фицгерберте. Как же я смогу вспомнить былые деньки в Портерхаусе и назвать его нынешнего ректора? А если хмырь ездит на традиционные сборы с праздничным обедом? Он в два счета меня раскусит.
— Не так уж трудно разузнать всякие детали и просто поддержать разговор.
— Охереть! — простонал Уилт.
— И это выражение долой из лексикона! — рявкнула Ева, покидая гостиную.
Уилт протяжно застонал и, убедившись, что не забыл ключи, вышел на полуденный солнцепек. Оставаться дома было невмоготу, требовалось с кем-нибудь поговорить.
Генри зашагал к старому приятелю Роберту Ковердейлу, последние годы предпочитавшему обитать в огородной лачуге, сбежав из собственного дома, который, по его словам, заполонили мегеры — супруга и пара вековух, то бишь женины сестрицы.
Роберт пропалывал грядку спаржи; заметив приятеля, он поднялся с карачек и вынес из лачуги второй стул.
— Смахиваешь на дохлую мышь, — сказал старик.
— Кем себя и ощущаю, — усаживаясь, ответил Уилт. — Жена…
— Ни слова! — Роберт раскурил обожженную трубку. — Я все про них знаю. Тебе еще чертовски повезло, что в доме нет своячениц. У меня их так целых две. Неублаженные кошки. Что теперь Ева ус… виноват… подстроила?
Уилт поведал свою историю, не преминув заметить, что в его случае нехватка своячениц компенсирована обузой из четырех бесенят-дочек.
— Война полов, — кивнул Роберт. — Хорошо амебе, живет одна-одинешенька, а если вдруг возжелает потомства, просто делится, предоставляя второй половине самой устраивать свою жизнь. Идеальное решение. Никаких обязательств, докуки и нытья, а главное — никакого секса. И уж конечно, никакого летнего репетиторства для юного олуха, чей папенька граф или кем он там числится в их Северном Фенланде.
— И вдобавок выпускник Портерхауса, а Ева наврала, что я тоже его закончил.
— Портерхаус? Отдает пивной.
— Да нет, это худшая разновидность кембриджского колледжа, где пруд пруди безмозглых дуболомов с внушительными банковскими счетами. Удивляюсь, зачем придурку готовиться к экзамену, когда для него и так все двери открыты.
— Слава богу, в университетах я не обучался, — вздохнул Роберт. — Прямиком пошел в плотники, чтоб заколачивать деньгу… Помню, на заначку подкуплю материал — и строгаю «антиквариат», который потом лихо загоняю… Еще делал кухни и паркет, пока не приперло…
Через часок Уилт пошел домой, чувствуя себя гораздо лучше. Старина Роберт выбрал верные жизненные приоритеты. Готовил на примусе, зимой отапливал лачугу парафиновой печкой, пользовался керосиновой лампой и жил сам по себе вообще. Про его обитель мало кто знал, и потому никто его не тревожил, а соседи-огородники были только рады, что есть кому отпугнуть воришек от их грядок. Ни тебе жениной пилежки, ни кошмарных дочурок, ни забот о службе.
«Интересно, велика ли очередь на огородный участок?» — подумал Уилт.
За две мили до имения леди Кларисса высадила из машины молодца, с которым провела ночь в «Черном медведе», и, закинув его шоферскую форму в багажник, сама подрулила к усадьбе, где огорошила мужа добрыми вестями.
— Что-что? — переспросил сэр Джордж, недовольный тем, что прервали его послеобеденную дрему.
— Я подыскала Эдварду репетитора, а дяде Гарольду — великолепный приют под названием «Последняя веха».
— Весьма символично и, наверное, чертовски дорого. Однако кроме меня никто не раскошелится на содержание старого хрыча. И почему я должен заботиться о твоем треклятом родственнике?
— Можешь не беспокоиться, — холодно ответила леди Кларисса. — Я сама все оплачу.
— Вряд ли, — усмехнулся сэр Джордж. — Тем не менее все в порядке. Я слегка боялся, что ты притащишь его сюда. Перед отъездом ты вроде как намекнула.
— Вечно ты настроен на худшее, а меня держишь за дуру.
— Спорить не стану… — вздохнул сэр Джордж. — Что там насчет обучения твоего сынка?
— Он и твой сын, — в свою очередь вздохнула леди Кларисса. — Во всяком случае, мальчик носит твою фамилию. Нравится тебе или нет, но факт остается фактом: Эдвард твой пасынок.
— Это я помню. Как и то, что твой первый муж погиб на железнодорожном переезде… в чем я его ни капли не виню.
— Что ты имеешь в виду? Очередная гадкая шпилька в адрес Эдварда?
— Нет, малыш Эдди, как ты его называешь, тут ни при чем.
— Вовсе я его так не называю, и никакой он не малыш! И в чем ты можешь винить моего покойного мужа? По крайней мере, он не был жадиной.
