— Нет, нет! — горячо возразил старик, — я тут еще до войны жил, и на войну отсюда уходил, и с войны сюда пришел, здесь и старуха моя померла. Нет, нет! Ничего мне не надо, спасибо за заботу. Доживу здесь. Так как есть.
Позднее выяснилось, что рассказ старика имел кое-какие погрешности, хоть и звучал самым искреннейшим образом. Его старуха действительно здесь померла в сорок девятом году, когда еще совсем не была старухой. После ее смерти ушла из дома и девушка-племянница, которой теперь было уже за пятьдесят. И жила племянница не у подруги, а со своим законным мужем на этой же улице, оставаясь прописанной у дяди и оказывая ему за это кое-какие услуги. Жилплощадь мужа состояла из одной комнаты в четырнадцать квадратных метров в старом доме с коридорной системой, и поэтому никого не смущало такое положение, суть коего яснее ясного: помрет дядя, племянница займет квартиру. Хоть и не велика, а все же отдельная, двухкомнатная.
«Да, здесь надо будет поработать, — думал Лукин, уходя. — А старик-то лишь с виду неказист»…
Теперь предстояло установить личность Кандыбы, поскольку Дыбин отпадает. Судя по всему, от него тянутся нити в другие стороны.
Из сведений о Кандыбе, полученных Гвоздевым, следовало, что он является организатором краж на вокзале. Сам же или совсем не ворует, или берет, но тут же передает украденное подручному. Да и только ли на вокзале орудует этот Кандыба?
Задача не простая, но разрешимая.
Есть еще Суслик. Отличительный признак — походка. Ходит, как в своих комических фильмах Чарли Чаплин ходил. Носки в стороны, каблуки обуви всегда стоптаны. Походка неуверенная, шатающаяся. Бледный, водянистый блондин.
Но теперь, после провала Сонькина, они не скоро придут на вокзал. В других местах «работать» будут.
ГВОЗДЕВ закончил дело Сороки, укравшего магнитофон.
Виктор, как уточнил следователь, уже два раза находился на излечении в психиатрической больнице, состоял на учете в диспансере.
Доказательства его вины в открытом похищении магнитофона были собраны с исчерпывающей полнотой. В соответствии с требованиями закона, с материалами подробно ознакомился адвокат, после чего Александр Михайлович направил дело в народный суд для разрешения вопроса о применении к виновному принудительных мер медицинского характера.
Практически завершил он работу и по делу Сонькина, но последнюю точку пока ставить не спешил, допуская маленькую хитрость: доколе дело находилось у него в производстве, он в любое время мог беспрепятственно затребовать доставки арестованного в отделение для производства необходимых следственных действий.
Сонькин доверился Гвоздеву полностью. Александр Михайлович нисколько не сомневался, что добросовестная помощь Сонькина будет иметь большое значение для разоблачения уже явно начавшей обозначаться воровской группы.
Позвонил Лукин:
— Александр Михайлович! Я только что говорил с Липкино. Сообщают, что продукты, украденные Рябовым из магазина, были увезены на автомобиле марки «ГАЗ-61».
— И?..
— Думаю, что автомобиль этот был с периферии. Сливочное масло, колбасу, сыр, сахар легче и проще продать где-нибудь в селе.
— А липкинские коллеги как думают?
— Ищут, — уклонился Лукин от ответа. — И еще: Рябов наконец признался, что если покажут того мужчину, которому он продукты продавал, то он его без ошибки опознает. У него, говорит, лицо необычное и шея длинная.
— Дубило — Кандыба?
— Не исключено. Связь с Рябовым, возможно, возникла случайно. Кстати, прошлой ночью на товарной станции кто-то вскрыл контейнер и украл из него ряд вещей. К тебе этот материал не попадал?
— Нет…
После того как Лукин положил трубку, раздался звонок начальника отделения подполковника Шульгина:
— Зайдите ко мне, Александр Михайлович.
Едва Гвоздев вошел, Шульгин поднялся ему навстречу:
— У нас, понимаешь, небольшая загвоздка случилась. Ты как раз очень нужен. Садись, пожалуйста.
Александр Михайлович знал, что подполковник называл на «ты» немногих своих подчиненных и то лишь тогда, когда был очень чем-то взволнован или озабочен.
— К нам на днях новый следователь пришел, на место Хромова, фамилия его — Паверин. Дали мы ему материал: ночью в вагонном парке преступники похитили немалое количество тушенки. Охранники говорят, что их было трое, но поймать удалось только одного, Жиренкова. Как Паверин с ним ни бился, тот показаний не дал. На допросе Паверин сорвался, оскорбил Жиренкова. Тот тоже огрызнулся. При такой ситуации Паверин не может дальше расследовать это дело. Кроме того, мне кажется, что задержанный имеет отношение к кражам, связанным с Кандыбой.
— Понял, — сказал Александр Михайлович. — Если прикажете, я возьму это дело. А Паверин — он что, не опытен, молод еще?
— Нет! Шесть лет стажа имеет. Только вот по характеру немного сучковат: заносчив, неуживчив, самолюбив. Эти сведения — с последнего места его работы. Может быть, они не совсем справедливы. Думаю, надо помочь ему войти в наш коллектив.
— Понял.
— Ну вот и хорошо. Бери дело у Паверина и начинай им заниматься.
РАСПОРЯЖЕНИЕ о передаче дела Гвоздеву, видно, и огорчило, и обозлило Паверина. Достав из сейфа тоненькую папку, он шлепнул ее на стол Александру Михайловичу.
— Берите. Сколько нервов уже истрачено.
Такая форма общения с совсем еще незнакомым человеком удивила Гвоздева. Он, возможно, и рассердился бы, если бы не предупреждение, сделанное Шульгиным.
— Зачем же вы так? — спокойно сказал Гвоздев. — Я ведь не сам взял себе это дело. Начальник принял такое решение.
— Я не обижаюсь, — хмуро сказал Паверин, — если же и обижаюсь, то только на самого себя. Опять не получилось…
— Почему опять? — не дослушав, задал вопрос Александр Михайлович.
— Потому, что такие штуки со мною уже бывали. Не везет иногда — и все.
— Да вы не огорчайтесь. Всякое бывает в нашем деле. Если возникнут вопросы, спрашивайте, не стесняйтесь. Мы всегда советуемся друг с другом.
— Спасибо, — кивнул Паверин, — учту.
Александр Михайлович принялся изучать переданные ему материалы.
Читая протоколы допросов Жиренкова, проведенных Павериным, Гвоздев, даже еще не общаясь с задержанным, уже начал понимать линию его поведения, систему, так сказать, защиты. Судя по всему, Жиренков что-то выжидал. По-видимому, ему хотелось получить какую-то весть, развязывающую ему руки. Пока такая весть не поступала и он тянул время.
«Сначала непременно надо увидеть Лукина, — еще раз подумал Александр Михайлович. — По всей вероятности, он знает больше, чем отражено в первичных документах».
