каждой руке у того, были красные пожарные вёдра. Вероятно, он только что снял их с пожарного щита. Подойдя к пирамиде с оружием, которая стояла тут же в казарме, сержант стал быстро собирать штык-ножи. Он снимал с них тяжёлые металлические ножны и складывал в вёдра, и ножи и ножны. Наполнив, таким образом, вёдра, одно из них он дал Алексею, и показал, чтобы тот шёл за ним, стараясь не шуметь. Пройдя по коридору всего несколько метров, сержант остановился возле двери с надписью «Столовая».
– Сейчас я открою дверь, а ты включишь свет, – сержант показал, где выключатель, – ну готов? Давай!
В широко открытую дверь была видна комната метров сорок, со столами и табуретками. На столах копошилось что-то тёмное. Алексей даже не сразу понял, что это крысы. Сержант, не раздумывая и не прицеливаясь, стал быстро, как только мог, бросать в них без разбору ножи и ножны, как бросают камни. Крысы завизжали и бросились к щелям, в панике мешая друг другу. Образовался затор. Сержант продолжал бросать туда до тех пор, пока все ножи и ножны не закончились. Лопатой добил раненых крыс. Затем крысиные трупы сложил в вёдра и отнёс на помойку, по ходу поясняя, что всё это бесполезно, потому, что на помойке мёртвых крыс сожрут другие крысы, и опять будут тут ходить. От этой картины Алексею стало дурно. Но сон отлетел.
– Если здесь столько крыс, и ты говоришь, что они идут с зоны, то, сколько же их там?
– Не знаю, я там никогда не был. Думаю, что столько, сколько и здесь, кочуют туда-сюда. А может там даже меньше, там есть, кому их ловить.
Зона, как и казарма, была старой, ещё дореволюционной. С тех пор, наверное, никогда не ремонтировалась. Охранные системы, тоже наверное, были такими же. Солдаты говорили, что там те же самые старые вышки по углам, а вдоль забора простреливаемые коридоры. Как и все зоны эта тоже была огорожена основным забором. Если беглецам удавалось его преодолеть, это считалось свершившимся побегом, и часовые были обязаны стрелять. Всё охранное хозяйство загораживалось от посторонних глаз внешним забором. Между основным и внешним образовывался коридор, по которому могли ходить часовые и бегать собаки. Это и был простреливаемый коридор. Пару лет назад, когда в колонии был бунт заключённых, на вышки вытащили пулемёты, и когда толпа пыталась проломить забор, часовые стреляли трассирующими пулями вдоль этих коридоров, охлаждая пыл атакующих. Вот и вся нехитрая система охраны.
Зона была, строгого режима. В таких в основном сидят те, кто попал за решётку уже не первый раз. Народ опытный и без каких-либо комплексов. Это не «жертвы режима», или шофера, совершившие по пьянке аварию. Здесь, в основном сидели те, кто не сомневался в своём праве брать, что хочу, и резать всех, кого хочу. Если такие вырвутся, мало никому не покажется.
Так называемая, типическая, рота охраны, на самом деле, скорее взвод, всего сорок человек пацанов, от восемнадцати лет. Они должны удержать, не выпустить, около тысячи головорезов, с территории в несколько гектар, где сосредоточено огромное количество всего, что можно превратить в оружие, от сельхозинвентаря, до транспортных средств. Чтобы охранники не испугались, не запаниковали, их нужно было учить. Учить действовать слажено и быстро, учить стрелять, учить, не спать на посту, и точно выполнять устав караульной службы. Поэтому, день солдата конвойной роты расписан по минутам. Нужно, как в школе, сидеть в учебном классе, слушать лекции замполита, о неизбежном крахе загнивающего капитализма в странах запада, стрелять на стрельбище, маршировать на плацу, бегать, чистить оружие, стирать белье, ходить в баню, но главное, с боевым оружием, круглосуточно охранять зону. Такого дополнения нет в армии. Дело не в физических нагрузках, а в недетской ответственности, которая обычно возникает у солдат, лишь на войне. Ловить крыс, или латать казарму, у солдат-конвойников просто нет времени. Одному богу известно, почему государство допускает такое состояние, части своего государственного хозяйства.
Прочухавшись от недосыпа, и утреннего кошмара, Алексей снова оказался в «Столовой», где били крыс. Там было оживлённо, день начался. Солдаты уплетали свою пайку, сидя за теми же столами, вымытыми и пахнущими хлоркой.
Заниматься Алексеем, командование роты не хотело. Были заняты разборками досадного несчастного случая. За сутки до этого, ночью, роту подняли в ружье, из-за ложного побега. В отличие от Армии, оружие конвойников, поднятых по команде «в ружье», заряжено боевыми патронами. Поэтому в расположениях отдельных рот, редко устраивались учебные тревоги. Привыкнув к ним, солдат может начать проявлять халатность. Вот и в этот раз, солдатики стали в строй, и следуя команде, побежали. Внезапно раздался выстрел. Однако движение продолжалось, пока не убедились, что тревога – ложная. Построив подразделение, стали выяснять, что за выстрел был. Однако никто не признавался. Обследовав оружие каждого, выяснили, что произошёл случайный выстрел у одного из солдат. Пришли к выводу, что при подъёме по команде «в ружье», когда за одну минуту солдат должен проснуться, одеться, вооружиться и стать в строй, каким-то образом, вероятно за что-то зацепившись, предохранительный рычаг автомата, оказался переведён в боевое положение. Солдат повесил автомат на плечо, стволом вниз, что случалось довольно часто. Во время бега затвор, якобы передёрнулся, и произошёл случайный выстрел. А возможно, солдат просто не признался в том, что сам загнал патрон в патронник. Самое интересное, что этим случайным выстрелом, он прострелил себе ступню, но не почувствовал этого, и продолжал бежать. Как он объяснил, он решил, что кто-то пошутил, налил в сапог воду, и было мокро бежать. До самого последнего момента, солдатик так и не понял, что это именно его автомат выстрелил. Он заорал от боли только тогда, когда ему показали прострелянный сапог. Сейчас начальство решало, что с этим делать. Скрыть несчастный случай, не удавалось из-за внезапного приезда Алексея. Впрочем, и так могли настучать, а тут вообще никаких шансов.
Весь день, Алексей возился с отличниками боевой и политической, чтобы к вечеру попасть на тот самый проходящий автобус. Он вписывался в его маршрут до следующей роты. Хотелось, как можно скорее убраться подальше от крыс. Сержант организовал для него ранний ужин, за это Алексей сфотографировал повара. Пока в одиночку доедал кашу, подошёл солдат и робко попросил разрешения обратиться.
– Я пишу стихи, нельзя ли их опубликовать в дивизионной газете? Я бы послал газету маме, и моей девушке, – он протянул Алексею листок в клеточку, вырванный из тетради:
«Автомат мой автомат,
Я люблю тебя как брат,
Я люблю тебя как брат,
Автомат мой автомат… ….
И дальше много всего, на ту же тему. Никто никогда не просил Алексея,
