Внутри широкая лестница. Многоцветные витражи в оконных проемах.
Высокий первый этаж — десять ступенек вверх, и дверь направо. На двери потемневшая от времени медная дощечка. Алексей с трудом разобрал на ней фамилию хозяина квартиры: “Баташов А.Е.”.
Алексей трижды нажал кнопку электрического звонка.
Очень долго в квартире не было слышно ни малейшего шороха. А потом сразу, будто человек, затаившись, все время стоял по ту сторону двери, раздался низкий рокочущий мужской голос.
— Кто там?
— Баташова можно видеть?
— Зачем вам Баташов?
— По делу.
— Нету Баташова! Уехал.
Приблизив губы к дощечке с фамилией, Алексей проговорил:
— Прошу передать Баташову, что дело важное.
Человек за дверью нерешительно покашлял. Загремели запоры. Дверная створка, взятая на цепочку, слегка приотворилась.
За дверью было темно. В образовавшуюся щель кто-то, невидимый Алексею, разглядывал его. Недовольно спросил:
— Какое еще дело?
— Насчет плюшевых ковриков. Могу уступить пару.
Его собеседник прочистил горло.
— Зайдите через полтора часа, — сказал он, — я узнаю…
Дверь захлопнулась.
Алексей взглянул на свои карманные часы. Было около четырех. Выше этажом щелкнул замок, и послышались голоса. Алексей спустился по лестнице и, выйдя на улицу, медленно побрел от дома, ища где бы укрыться до назначенного времени.
Навстречу попадались озабоченные домохозяйки. Несколько ребятишек, сойдясь возле рекламной тумбы, не по-детски серьезно и тихо беседовали. На перекрестке стояла двухколесная ручная тележка: босой и оборванный тележник дремал, сидя на бровке тротуара, в привычном и, очевидно, безнадежном ожидании работы. Пройдя несколько кварталов, Алексей увидел за углом тенистый скверик, обнесенный решетчатой оградой, и свернул в него.
У входа сидели две девушки.
Алексей прошел мимо них в конец узкой аллейки и сел на скамью под густым навесом сиреневого куста.
Поболтав, девушки ушли, а немного погодя на их место приплелся старик в соломенной шляпе и черном долгополом рединготе. Он достал из кармана газету, вздел на нос пружинное пенсне на черной тесемке и погрузился в чтение.
Время тянулось медленно. Алексей откинулся на спинку скамьи, вытянул усталые ноги и не заметил, как задремал.
Очнулся он оттого, что кто-то, покряхтывая, опустился рядом на скамью. Он услышал сипловатое дыхание и шелест бумаги.
Приоткрыв глаза, Алексей покосился на непрошенного соседа. Сначала он увидел стоптанные штиблеты с торчащими из них ушками, затем полосатые брюки, острое колено и, наконец, полу черного сюртука. Рядом сидел тот самый старик в рединготе, который читал газету у входа.
“Какого черта? — насторожился Алексей. — Что ему там не сиделось?..”
Прошло несколько минут. Алексей не шевелился. Старик шелестел газетой. По соседней аллейке протопали и смолкли, удалившись, чьи-то шаги. Тогда Алексей сделал движение, будто просыпаясь, и в этот момент старик заговорил.
— Одну минуточку, — произнес он вполголоса, — посидите еще чуть-чуть, надо сказать пару слов. Только, ради бога, не меняйте позу. Сделайте вид, что спите…
Алексей замер от неожиданности.
Наклонившись, будто вчитываясь во что-то, напечатанное внизу газетного листа, старик в рединготе проговорил, не шевеля губами:
— Вы только что заходили к Баташову… Так больше туда не ходите: Баташов коврики не примет. У вас есть еще явки?
Алексей процедил сквозь зубы:
— Нет.
Старик вытащил платок и, вертя головой, долго отирал пот с жилистой, усыпанной веснушками шеи.
— Надо дождаться темноты, — торопливо забормотал он. — Потом идите на Новобазарную улицу, дом шесть. Постучите в окно слева от парадной двери. Четыре удара. Мадам Галкина… Скажите, что от Баташова, — ее предупредят. Там узнаете, что делать дальше… Обязательно дождитесь темноты. Запомнили?
— Да.
— Теперь сидите, — сказал старик. — Уйдете после меня.
Он сложил газету, тяжело поднялся и, шаркая, поплелся к выходу. Со стороны он выглядел мирным одесским обывателем, который даже в такие трудные времена не изменил застарелой привычке “посидеть на воздухе” в послеобеденные часы…
Каптерка мадам ГалкинойУбедившись, что никто за ним больше не следит, Алексей еще засветло побывал на Новобазарной и осмотрел дом номер шесть.
Дом был третий от угла, серый, двухэтажный. К парадной двери вело чугунное крыльцо — с него легко было дотянуться до левого окна. Когда Алексей проходил мимо, окно было открыто, на подоконнике стояли глиняные горшки с геранью и столетником.
До вечера оставалось еще несколько часов. Идти к Золотаренко не имело смысла: Рахуба велел без особой нужды не мозолить глаза соседям. Остаток дня Алексей провел на Ланжероне, где отыскал себе укромное местечко на берегу.
Около одиннадцати часов вечера он снова пришел на Новобазарную.
Дом номер шесть был темен и тих, как и все другие дома в Одессе. Стараясь не греметь сапогами, Алексей поднялся по чугунным ступеням и четыре раза стукнул пальцем в оконную раму.
Стекло тихонько задрожало: кто-то открывал тугую форточку. Женский голос спросил:
— Кто там?
— Я от Баташова…
Через минуту он услышал скрежет дверного крюка, и женщина проговорила совсем рядом:
— Входите.
Он протиснулся в приоткрытую дверь. Женщина долго налаживала крюки и запоры, потом нашла его руку и потянула за собой.
Миновали еще одну дверь. Запахло жильем. Женщина повозилась в темноте и зажгла свечу. Желтый коптящий огонек осветил заставленную сундуками прихожую и самую хозяйку — встрепанную толстуху лет под сорок в цветастом капоте.
— Мадам Галкина? — спросил Алексей.
— Я.
— Мне велено…
Она взмахнула рукой.
— Знаю, знаю! Вас уже порядочно ждут! Обождите здесь минуточку.
Она поставила свечу на сундук и ушла в комнату. За тонкой стеной приглушенно загудели голоса. Алексей напряг слух.
— …Один, — говорила женщина. — Лет двадцать пять, здоровый…
— Отведи его пока вниз, — пробасил кто-то, — надо улицу осмотреть.
— Куда вниз! — возразила женщина. — Там же…
— Сказано — делай!
— Ох, Микоша! Доиграешься ты!..
— Иди! — с угрозой повторил мужчина.
Хозяйка вышла в прихожую.
— Пойдемте, — сказала она, беря свечу с сундука.
Алексей молча двинулся за ней.
Парадный подъезд имел сквозной выход во двор. Недалеко от заднего крыльца, чуть сбоку от него, находилась дверь в подвал.
Женщина поскребла ключом, отодвинула тяжелую дверь и нырнула куда-то вниз, в темноту, откуда на Алексея пахнуло застойным запахом прели, сырости и крысиного помета. Огонек свечи померцал в глубине и вдруг, заполняя дверной проем, разлился неярким рябящим светом: женщина зажгла лампу.
