— У нас… здесь… — вдруг отрывисто, шепотом заговорил толстяк, — здесь живет государственный преступник.
Необычное сообщение не удивило дервиша.
— Кто? — спокойно спросил он.
— Чужой человек… Муфтий Садретдинхан.
Хозяин вытер ладонью пот с лица и уставился на дервиша.
— Муфтий Садретдинхан, — медленно, но твердо произнес гость, — великий, святой человек. Он борется за счастье правоверных. Его оклеветали злые люди. Он большой друг нашего народа. Об этом скоро узнают власти. — После паузы дервиш торжественно произнес: — Об этом знаешь ты. Один.
Хозяин торопливо кивнул.
— Возьмите за ваши заботы, — уже другим тоном добавил дервиш. — А теперь расскажите о всех гостях, которые приходили к святому человеку…
Муфтий редко появлялся на улочках маленького города. Он и в мечеть ходил только по большим праздникам. Никто из местных жителей не осуждал старого человека. Все понимали, что муфтий проводит время за молитвами в своей тесной комнатке.
Это подтверждал хозяин дома, где последние четыре года жил ссыльный эмигрант. В комнате, в западном углу, висел старый флажок. Тот самый флажок, который всю жизнь скитался с ним по чужим городам и странам. На зеленом поле флажка золотистый, правда уже поблекший полумесяц и звезда.
Во время молитвы, в часы раздумий муфтий подолгу смотрел на флажок. Когда глаза начинали слезиться и флажок расплывался в тумане, он ложился и поворачивался к стене. На линялом ковре узоры напоминали дороги, тропы, тропинки, запутанные и далекие, по которым Садретдинхана носило в горячие дни борьбы.
Он никогда себя не чувствовал старым, больным, слабым. Он и сейчас бы мог проделать хороший путь. Было бы ради чего… Да и попробуй сесть на коня. Это заметит полгорода. Появится сонный полицейский и укоризненно покачает головой.
Полицейский относился к муфтию как к любимому ребенку. Беспокоился о здоровье и не отпускал от дома на два шага. Во время налета бандитов полицейский отсиживался у муфтия. Страж закона верил, что государственный преступник Садретдинхан известен и среди головорезов.
Муфтий не говорил вслух о планах, хотя они рождались всякий раз новые после каждой встречи с эмигрантами. К нему редко, но приезжали за советом, за помощью. Люди выжидающе смотрели на сухонького старика, делились бедами.
Муфтий Садретдинхан, сжав кулачки, тряс ими в воздухе, проклинал неверных и отступников, обещал скорую победу над врагами. Но совсем иные слухи доходили до этого городка, до караван-сарая. Немец уже отступал под ударами Красной Армии.
А муфтий предсказывал близкую гибель Советам.
Приезжал к муфтию несколько раз Шамсутдин. Рассказывал о судьбе Махмудбека, о его жизни в тюрьме, о делах.
— Он подружился с вождями племен, с главарями банд, с теми, которые томятся в зиндане. Он находит нужных людей.
— Ой, молодец! — потирая ладошки, восклицал муфтий.
Не ведал ссыльный муфтий, что имя его в эмигрантских кругах по-прежнему повторяется с большим уважением. Ссылка прибавила авторитета Садретдинхану. О муфтии стали говорить как о человеке, страдающем за правое дело, за счастье мусульман.
Правда, не все почитатели Садретдинхана решались его навестить. Иные побаивались навлечь на себя гнев местных властей. Но прошел год, второй. И к муфтию потянулись состоятельные эмигранты. Никто за этими гостями не следил. Вероятно, местные власти решили, что старику стукнул восьмой десяток и он наконец угомонился. А муфтий не помнил о своем возрасте.
В канун восьмидесятилетия приехал Шамсутдин, привез недорогие подарки.
Муфтий, не скрывая чувств, рукавом халата смахнул слезы.
— Ой, молодец. Из тюрьмы…
— Он неплохо живет… — сказал Шамсутдин. — Он подружился с русским агрономом, помог ему устроиться на работу. Вы знаете того русского?
— Да, да… — торопливо проговорил Садретдинхан. — Все таки прибрал его к рукам.
После отъезда Шамсутдина муфтий невольно задумался о своем положении. Он щедро обещал помощь, давал советы. Но сколько можно обещать?
— Сколько? Сколько? — бормотал старик, уставясь на поблекший флажок.
Высокие покровители — турки, англичане, немцы, японцы — забыли о старике. А как нужно их доброе отношение! И как нужны деньги!
Приезжал Аннакулн Курбансаидов. Тяжело отдуваясь, громоздкий и важный, он с подчеркнутым равнодушием осмотрел комнату. Взглянул на зеленый флажок и, кажется, усмехнулся, подлый человек.
Комната Садретдинхана, конечно, не походила на штабной кабинет, где можно решать серьезные вопросы. Но ведь сам приехал… Никто его не звал. Муфтий недолюбливал Аннакули. Еще с первой встречи стал подозрительно к нему относиться. Рвется к власти. Всех бы растолкал своими локтями.
— Что привело тебя в эту глушь? — не очень вежливо спросил муфтий.
Аннакули удобней уселся, откашлялся. Он понял, что перебрал в своем непочтении. Муфтий не любил широко расправленных плеч, ухмылок, небрежного тона.
Скрипнула дверь, и заглянул слуга. Около минуты он смотрел на муфтия, ожидая указаний, что подать. Садретдинхан будто не замечал слуги. И тот скрылся. Аннакули откашлялся, согнулся, стараясь скрыть рост, не возвышаться над сухоньким старичком своей фигурой, пышущей здоровьем и силой.
Муфтий заметил перемену.
— Как ты живешь, мой сын? — уже мягче спросил он.
Встретились два лиса. Один потрепанный, слабый, но закаленный в бесконечных стычках, без всякой жалости теряющий очередной клок шерсти. Другой нагловатый, сильный, знающий себе цену, умеющий выждать свой час.
— Плохо живем, уважаемый муфтий. Очень плохо.
— Такова воля аллаха, — безучастно произнес Садретдинхан и, прикрыв глаза, что-то прошептал.
Когда муфтий уходит от разговора, ничего путного не жди. А ему, Аннакули, нужно завтра возвращаться в столицу и встречаться с капитаном Дейнцем. Немец ждет конкретных планов, настоящих действий.
— Нужна ваша помощь, уважаемый отец…
Сейчас голос Аннакули прозвучал с надрывом. Муфтий закивал головой: понимаю, понимаю.
— Немцы предлагают мне поехать туда… — Аннакули не определенно кивнул в сторону.
Старик встрепенулся, исчезло показное равнодушие.
— Немцы? — переспросил он. — Туда, домой?
— Нет, не домой, уважаемый отец. К соседям.
— Что ты будешь делать в той стране?
— Там советские войска, английские.
— Ну… — неторопливо повторил муфтий.
— В советских войсках служат туркмены, таджики, узбеки.
Такой конкретный, деловой доклад понравился муфтию. Бородка вздернулась вверх. Давно она так лихо не взлетала. Муфтий начал понимать весь смысл поездки Аннакули в соседнюю страну. Но сможет ли этот огромный дурак подступиться к советским солдатам? Послушают ли его юноши, выросшие совсем в другой обстановке?
